А может быть, все будет не так.
Отец, конечно, будет плакать, а мать будет его утешать. Она будет обнимать его за талию, как это делала тогда, много лет назад, во время их туристических походов в Уэльсе, и будет неотрывно смотреть на могилу своей любимой дочери, а ее губы будут шептать только одно слово: «Почему?» Этот вопрос застынет у всех на устах.
А Лиз будет слушать причитания Джастин. Убитая горем Джастин скажет Лиз:
— Знаешь, пока Анна была жива, я считала тебя просто наглой австралийской сучкой. Такой у меня, понимаешь, сложился стереотип. Но, оказывается, ты очень добрая. Анна всегда умела разглядеть в людях самое хорошее.
И впервые Лиз ничего не скажет в ответ. Сказать будет нечего.
Зато Майк будет говорить родителям и друзьям Анны:
— Боже, как я недооценивал ее! Анна работала вместе со мной, и, ей-богу, мне очень жаль. На самом деле я даже поругался сегодня со своей начальницей. Я сказал Пэмми, чтобы она не приходила на похороны. Анна не хотела бы, чтобы она была здесь, ведь она никогда не понимала Анну. Ну или недопонимала. Может, я зря так, может, надо было позволить Пэмми прийти, отдать последний долг. Понимаете, я ведь тоже ошибался насчет Анны. Знаете, я же считал ее расисткой. Как я мог? Может, она и была белой, но во многом, уверен, Анна Поттер была ничем не хуже чернокожих.
Затем бывший бойфренд Анны произнесет надгробную речь, и все подумают, как ОН необычайно красив.
— Я не смог убедить Анну в своей любви. Она мне не верила. Но я любил ее. И Ру любила ее. И Дэйзи с Оскаром, ее крестные дети. Вообще все дети. Все вокруг любили Анну Поттер. Она была прекрасна. Она была умная и веселая. И начитанная к тому же. Она была светлая и жизнерадостная. И так хороша в постели.
Там же, в глубокой задумчивости, будет стоять и Шон. Он будет сожалеть о том, что не признался Анне в любви. Он очень многое потерял. Он потерял свое будущее…
Капли дождя будут стекать по серому плащу Мирны. Она будет сожалеть о том, что в тот вечер назвала Анну легкомысленной. Анна была не такой уж и легкомысленной, просто она была жизнерадостной. В ней скрывалась необычайно широкая и глубокая натура.
— Она была ужасно одаренной, — скажет Мирна отцу Анны. — И что бы вы там ни думали, она многого добилась в жизни.
— Теперь я понимаю, — признается отец. — Жаль только, что…
Мирна будет жалеть, что она была совсем не такой соседкой, каких показывают в женских телесериалах. Она не обсуждала с Анной по вечерам события, произошедшие за день в офисе, или мужчин. Вместо этого они рассуждали о ядерной катастрофе. Как она будет сожалеть, что не была такой соседкой, с которой можно было бы меняться одеждой или с головой погрузиться в изучение рисунков эротических поз, вырванных из журналов. Если бы, по крайней мере, она не опустошала постоянно их вазу с фруктами! «Слишком поздно, — подумает она. — Слишком поздно!»