Например,
я обнаружил, что этот новый взгляд на себя в два счета изменяет и мое отношение
ко всем остальным людям, и, вообще, ко всем существам. Во-первых, поскольку он
устраняет конфронтацию. Когда я встречаю вас, то, с моей точки зрения, только
одно лицо присутствует - ваше, - и я никогда не бы не смог встретиться с вами
лицом к лицу. В сущности, мы обмениваемся лицами, и что может быть более личным
и трогательным, чем этот обмен образами? Во-вторых, поскольку теперь я знаю ту
Реальность, которая скрыта под вашим лицом, знаю того вас, какой вы для себя, и
гораздо лучше о вас думаю. Поскольку я верю, что то, что верно в моем
отношении, верно и в вашем; поскольку я верю, что мы все находимся в одном и
том же положении - безголовой пустоты, того ничего, на основании которого мы
можем содержать что угодно и становиться чем угодно. Невысокий непрозрачный
человек с головой, мимо которого я прохожу на улице - это всего лишь
видимость, разрушающаяся при ближайшем рассмотрении, тяжелый карнавальный
наряд, ходячая противоположность настоящему человеку, чья протяженность
и наполненность бесконечны: и мое уважение к этому человеку, как и к любому
живому существу, должны быть тоже бесконечны. Его значение и великолепие нельзя
переоценить. Теперь я точно знаю, кто он и как относиться к нему.
В
сущности, он (или она) - это я. Пока у нас было по голове, нас было двое. Но
теперь, когда мы - это две безголовые пустоты, что может разделять нас? Никакая
оболочка не ограничивает ту пустоту, которой являюсь я, нет никакого очертания,
границы или предела: так что эта пустота плавно перетекает в другую пустоту,
сливаясь с ней.
Я
сам являюсь прекрасным примером этого слияния. Я верю ученому, который говорит,
что с его удаленной точки зрения ему представляется, что у меня есть четко
очерченная голова, состоящая из большого числа иерархически организованных
частей, таких как органы, клетки и молекулы - целый неисчерпаемый мир
материальных тел и процессов. Но так получилось, что я знаю (или, скорее,
представляю собой) увиденную изнутри историю этого мира и каждого из его
элементов, и она полностью противоречит его истории, увиденной снаружи. Находясь
здесь, я обнаруживаю, что все составляющие упомянутой иерархии, от малейшей
частицы до самой головы, исчезли как тень на свету. Никто, находящийся снаружи,
не может обоснованно судить о моем мире, лишь я сам могу это делать, и я могу
поклясться, что все его элементы ясны, просты, пусты и едины, без каких-либо
швов и склеек.
Если
это верно в отношении моей головы, то это столь же верно в отношении всего, что
я называю словами "я" и "здесь" - короче, в отношении
комплекса души и тела. Как описать то место (спрашиваю я себя), где я в данную
секунду нахожусь? Заперт ли я в том, что Марк Аврелий назвал мешком крови и
нечистот (и что можно было бы назвать также бродячим зверинцем, мегаполисом
клеток, химическим заводиком, облаком частиц), или же я нахожусь снаружи этого
и не могу войти? Провожу ли я время своей жизни заключенным в материальную
болванку в форме человека (где-то сто восемьдесят на шестьдесят на тридцать),
или вне ее, или и внутри, и снаружи? На самом деле, всё абсолютно не так. Здесь
нет препятствий, нет понятий внутри и снаружи, места и отсутствия места,
вместилища или убежища: здесь у меня нет дома, где я мог бы жить, или в который
я не мог бы войти, и ни одной пяди земли, где я мог бы построить его. Но это
бездомное состояние наиболее естественно для меня - пустота не нуждается в
доме. Короче говоря, физический миропорядок, представляющийся столь
вещественным издалека, неизменно испаряется при действительно близком
рассмотрении.