Последняя часть послания посвящалась Васеньке, его разным достоинствам, которые молодой отец перечислял с превеликой нежностью. Ковалевская испытала настоящее потрясение от этих строк, понимая, о чьем ребенке идет речь. Может, Владимир святой? Она готова была в это поверить, ведь иначе как чудом все происшедшее не назовешь! В конце письма сообщалось, когда семейство Роевых прибудет в Петербург. А далее шли просьбы похозяйничать в холостяцкой квартире Владимира Ивановича, чтобы приготовить ее к приезду семьи. Дочитав письмо, Ковалевская бегом бросилась в храм Владимирской Божьей Матери, упала там на колени и долго благодарила Бога за то, что он сжалился над ней и услышал ее молитвы.
Катерина Андреевна ожила прямо на глазах. Уже на следующий день она энергично распоряжалась в квартире Владимира Ивановича. Радостное возбуждение, которое нахлынуло на нее, омрачалось только одной мыслью. Как-то они встретятся с дочерью? Какой она стала, как сложились между супругами отношения? О Васеньке, внуке, она не беспокоилась. Уж если Роев относится к нему как к родному, она и подавно его полюбит. Ведь рожден-то он был ее Наденькой!
Наконец настал долгожданный день. Ковалевская побоялась ехать встречать на вокзал. А вдруг дурно станет, вдруг истерзанная переживаниями душа не вынесет радости встречи. Она осталась ждать в доме Роева. Вот послышался звук подъехавшей коляски, захлопали двери, зазвучали голоса. Ей казалось, что она полетит птицей навстречу своей ненаглядной девочке, но силы оставили бедную женщину, ноги отказывались идти. Она смирилась и ждала в гостиной, со страхом прислушиваясь к шуму прибывших и к стуку своего сердца. И вот дверь отворилась, и на пороге возникла молодая женщина. Катерина Андреевна знала, что это Надя, некому больше быть. Однако то была она, ее девочка, и вместе с тем не она вовсе. Не существовало больше наивной, чистой, светлой и искренней Нади. У дверей стояла уставшая женщина с потухшими глазами. Дочь же в свою очередь с ужасом увидела перед собой старуху, еще не утратившую остатков прежней красоты, но все-таки старуху. Особенно ее поразила седина матери. Ведь она запомнила ее с черными волосами!
— Маменька? — тихо прошептала Надя и нерешительно шагнула вперед.
Катерина Андреевна хотела встать, но ноги подкосились. Она со стоном протянула руки, и Надя припала к ее коленям. Потом они что-то говорили друг другу, плакали, целовались и снова плакали. И может быть, это продолжалось бы до бесконечности. Но в комнату вошли Владимир Иванович и нянька с ребенком. Ковалевская с трепетом взглянула на малыша, боясь увидеть в его чертах признаки ненавистного соблазнителя. Но что можно разглядеть в чертах невинного младенца, кроме его первозданной чистоты?