— Саня! — Мы с ним обнялись и, расчувствовавшийся тесть, похлопал своей правой рукой меня по спине. — Как же я рад тебя видеть. Ты не представляешь!
— Да, вроде бы и виделись не так давно.
Я немного удивился реакции Кары, и подумал о том, что стареет гроза Причерноморья, и оттого, видимо, становится слишком сентиментален.
— С тех пор как ты дворянином стал, так и не виделись. Я уж думал, что ты себя эдаким аристократом в десятом колене вообразил, и потому не заезжаешь. А мне, понимаешь, скучно, и рядом никого, с кем бы можно было нормально поговорить.
— А как же воины твои?
— Они мужчины приземленные, суровые и молчаливые. Про оружие или славные былые деньки, разговаривать могут, а в остальном, их мало что интересует. Несут охрану дома и окрестностей, на выходные в ближайшие населенные пункты выбираются, с гулящими девками позажигать и побухать, а все остальное мимо них проходит.
Мы присели под дерево, в просвете перед собой я увидел синюю спокойную гладь Черного море, и заметил:
— Странно, а жены твои говорят, что ты счастлив, сутками на берегу пропадаешь, рыбалкой увлекся, и каждый день хороший улов имеешь.
— А-а-а, — поморщился тесть, — бабы. Что они могут понимать? Время от времени рыбачу, в самом деле, полюбил это занятие. Но это тоже надоедает и приедается, так что теперь с утра ухожу, и по лесу вдоль берега брожу, а как время к вечеру, рыбы наловлю, и на покой. А Иринка со Светкой этого не видят.
— Не скажи, мудрые женщины все подмечают и понимают, а рядом со мной и с тобой, как раз таки именно такие. Другое дело, что они этого не показывают или тешат себя иллюзиями. — Помедлив, я спросил: — А чем ты недоволен? Сам ведь о такой жизни мечтал. Я помню, как ты много про усталость говорил, подступающую старость и про спокойную жизнь в домике у моря. Ведь было такое?
— Было. Но прошло какое-то время, я отдохнул, и теперь снова к боям и походам готов.
— Какие походы, дядя Коля? Без обид, но ты на себя посмотри. Седой инвалид с одной рукой.
— Но-но, зятек. Я еще в силе, и не одного молодого наглого бычка, вроде тебя, обломать смогу. Даже с одной рукой.
Взгляд Бурова прошелся по мне, и глаза его полыхнули такой неукротимой энергией, что становилось понятно, списывать старика со счетов рано, и он может еще таких дел наворотить, что любой вольный командир Причерноморья и Кавказа ему завидовать будет. Но я ему этого не сказал, а кивнув на бумагу в кармане горки, которую Кара читал перед моим приходом, спросил:
— Что это?
— Письмо из Дебальцево.
— От Остапа-одессита?
— Да.
— И что, твой верный приспешник пишет?