Если бы ее ноги не были прикрыты пледом, она получила бы от Эбби пинок.
– Да, она много раз их видела, – ответил Бен. Судя по всему, намек Эллен не произвел на него никакого впечатления. – Она замечательный критик.
Бен, видимо, очень хотел показать им свои работы. Девушки еле успели снять пальто и шляпы, как он уже потащил их в комнату, выходящую окнами на север, которую он использовал в качестве студии. Кроме мольберта, табуретки и стола, заставленного красками, в комнате ничего больше не было. Ни одного полотна на стенах не висело, все картины стояли прислоненными к стене.
– Жаль, что вам придется смотреть мои работы при искусственном освещении, но тут уж ничего не поделаешь, – сказал Бен и повернул абажур лампы так, чтобы луч света падал только на мольберт.
Он показывал свои картины по очереди, одну за другой, терпеливо ожидая, пока гости не разглядят внимательно каждую.
Работы были выполнены грубыми, решительными мазками, без какой-либо утонченности. Картины открывали те черты его характера, что скрывались за вежливыми манерами и приветливостью. А он был проницательным, безжалостным человеком и видел не только то, что лежит на поверхности, но вскрывал и то, что внутри.
– А вы fauve,[4] не так ли? – напрямую спросила Эбби.
– Не по своим устремлениям. Наверное, природа у меня такая.
– Но, посмотрев ваши полотна, я стала вас немного побаиваться.
Он повернулся к Эллен:
– Вы тоже считаете меня опасным?
Эллен опустила глаза, чтобы не смотреть на картину, стоявшую на мольберте. Там был красный сарай на берегу реки Силвермайн – любимый сюжет для художников, впервые приехавших в южный Коннектикут. Эллен видела много версий этого пейзажа. Один из знаменитых журнальных иллюстраторов использовал его для календаря, выпущенного к Рождеству страховой компанией, в которой работал Уэллс Джонсон. Эллен всегда считала, что этот пейзаж вызывает умиротворение, однако на картине Бена красный сарай должен был вот-вот рухнуть, речные воды задыхались от диких водорослей, а в пламени осенней листвы уже чувствовалась угроза зимней стужи с оголенными деревьями.
– Ваши работы пугают, – снова заговорила Эбби, хотя понимала, что он ждет ответа Эллен. – Сначала впадаешь в шок, но когда привыкнешь, то вдруг обнаруживаешь, что они даже нравятся. Это как со Стравинским.
– А я уверена, что никогда не дорасту до того, чтобы они мне понравились. – Эллен говорила спокойно и с полной откровенностью.
Если она сознательно приняла решение стать противником Бена Чейни, более эффективного метода нельзя было придумать. Эбби попыталась просигналить своей подружке движением бровей, но Эллен проигнорировала ее отчаянные сигналы.