Он поощрительно улыбнулся солдату, развернулся, чтобы уйти.
— У меня жену арестовали в 37-м, — глухо вымолвил Марусин. Зорин резко повернулся. Предатель смотрел ему в глаза — подавленно, тоскливо. — Не всегда я, сержант, предателем и председателем был… — Он тяжело вздохнул, продолжил свое жизнеописание: — В Брянске трудился в районном исполкоме, должность имел не маленькую в райотделе народного образования. Жена была вторым секретарем в райкоме партии. Арестовали ночью, приехали на «вороне», объяснений дать не удосужились, кроме того, что «вы подозреваетесь в антипартийной деятельности». Три минуты на сборы. Ждал два дня, что и за мной придут — не пришли. Набрался храбрости, сам явился в НКВД. Объяснили — ваша жена участвовала в заговоре против товарища Сталина в целом и первого секретаря областного комитета партии в частности. Она уже призналась на допросе, сдала свою подпольную ячейку, раскаялась и теперь ждет приговора. А вам, товарищ такой-то, волноваться незачем, вы же не знали, что ваша жена враг народа, верно? Она, мол, просто прикрывалась вами — человеком доверчивым, но беззаветно преданным Советской власти? Спите спокойно, живите, работайте, но не забывайте, что враги повсюду. Этот следователь мне просто в глаза глумился… А еще через день вызывают в органы — я уже и вещички собрал, с волей простился. А мне суют бумажку, дескать, ознакомьтесь. А там черным по белому: в соответствии с приговором таким-то по делу такому-то ваша жена расстреляна. Можете забрать ее личные вещи и расписаться вот здесь… И мне безразлично уже стало, что со мной будет, сержант. А ничего и не было — органы не проявляли к моей фигуре никакого интереса. Прямо-таки демонстративно не проявляли. С работы, правда, уволили по надуманному предлогу, но в личном деле никаких пятен. Словно не было никогда моей Светланочки… — Слезы навернулись на глаза предателя. — Уехал я в глухой райцентр, в сороковом женился на местной женщине, избрали депутатом сельсовета, потом и председателем… И представь, сержант, какое у меня сложилось отношение к «нашей родной» Советской власти и лично товарищу Сталину. Легко вам всех мазать одной краской…
«Двумя», — подумал Зорин.
— Понимал я всё — что немцы сволочи, что предаю народ, который и так натерпелся… Не мог иначе. Очень уж хотелось отомстить этим сукам. Да и не герой я, сержант, бывало, и мандраж перед фрицами охватывал. Не говори ничего, ладно? — Марусин сделал предостерегающий жест. — Наслушался я за свою жизнь — и пропаганды, и агитации. Шелуха это всё. И немцы погрязли в преступлениях, и наши погрязли. Не волнуйся, не будет у тебя со мной проблем. Последний бой для меня назревает — чувствую это. Да и слава богу, надоела смертельно вся эта канитель… Не говори ничего, иди. Ты хороший парень, Зорин. И не глупый, в отличие от многих. Рано или поздно сам сделаешь выводы…