От холода — ведь я стоял мокрым на ветру — по моей спине болезненно поползли мурашки. Я ясно осознал, что мы находимся в открытом море. Не на реке, где до берега рукой подать, не на озере — в море! Раньше я это осознавал, теперь почувствовал кожей. Тащит нас ветром в самую середочку. Со всех сторон по полторы сотни километров. Вода — на север, на запад, на юг и восток, а мы в центре. Сто пятьдесят километров — это даже поездом три часа, пешком четыре-пять суток, а вплавь? Я даже ухмыльнулся. Далеко мы уплывем. Десять метров вся дистанция и — пожалуйста — дно, остановка конечная.
Люди Ла-Манш переплывают, о них газеты трубят. Как же, сенсация! А сколько километров Ла-Манш? Тридцать, не больше. А здесь полтораста! И помощи ждать не приходится. Рации у нас нет, SOS не крикнешь. Да если бы и была, при нашей системе навигации что мы можем сообщить? Мы тонем где-то здесь, в Аральском море. Смешно! «Однако что-то я совсем нюни распустил, — одернул я себя. — Ничего еще не произошло, а я отходную завел».
Плот надежен, сколько раз его просчитывали и испытывали. А тонут, случается, и сверхсовременнейшие океанские суда, напичканные радио-и навигационным оборудованием. Тут как повезет. А я в своем везении еще не разуверился. Подумаешь, ветер свистит. Пусть! Конечно, пренеприятно, но лучше противная песенка ветра, чем умиротворенное безмолвие морских глубин. Ну вот, я и к новому факту риска привык.
— "Будет буря — мы поспорим, — забубнил я про себя и вновь сначала:
— Будет буря…" Пусть будет, — показушно расхрабрился я. И тут услышал гул. Он не перекрыл, он как-то странно оттеснил все звуки. Что это? Гул на мгновение ослаб и вновь набрал силу. Теперь он уже заглушал все.
В море остались только мы и этот тяжелый нарастающий рокот. Звук поразительно напоминал рев моторов реактивного самолета.
«Откуда здесь самолет? — глупо подумал я. — Может, военные учения?»
Я зашарил глазами по темноте, стараясь различить бортовые огни самолета. Я даже не подумал о том, что самолета здесь, на такой высоте, быть не может. Мой разум мыслил прямолинейно. Я слышал рев реактивных турбин, ничем другим это быть не могло, и, естественно, искал самолет. Звук забирал все выше, и я уже не думал, не боялся, а парализованно ждал, что произойдет. В эту секунду я был способен только пассивно наблюдать. Время сломало естественный ход. Я до сих пор удивляюсь, как много я успел в эти короткие мгновения. Словно фотография, происходящее отпечаталось в моем мозгу. Я могу рассматривать ее не спеша, во всех подробностях. Вот замершая стрелка компаса, высвеченная ярким столбом света, падающего с отражателя фонаря. Сам свет неподвижный, застывший, существующий как предмет. Фонарик, остановившийся в высшей точке подъема, на раскачивающемся шнуре. Моя правая рука с растопыренными пальцами, висящая в воздухе. Вздыбившийся бугром полиэтилен. Высунувшаяся голова с испуганно расширившимися глазами и рука, бестолково вскинутая вверх. И где-то, в самом дальнем углу пространства, попадающего в поле зрения, широкая белая полоса, надвигающаяся на плот. Нет, не надвигающаяся — поднимающаяся.