– Ну? Серьезно? А сколько ей лет?
– Бог ты мой, да разве я ее спрашивал!
– Ну, приблизительно сколько?
– Да наверно, лет за тридцать, – говорит Льюс.
– За тридцать? Да? И тебе это нравится? – спрашиваю. – Тебе нравятся такие старые? – Я его расспрашивал главным образом потому, что он действительно разбирался в этих делах. Немногие так разбирались, как он. Он потерял невинность четырнадцати лет, в Нантакете, честное слово!
– Ты хочешь знать, нравятся ли мне зрелые женщины? Безусловно!
– Вот как? Почему? Нет, правда, разве с ними лучше?
– Слушай, я тебе еще раз повторяю: прекрати эти колфилдовские расспросы хотя бы на сегодняшний вечер. Я отказываюсь отвечать. Когда же ты наконец станешь взрослым, черт побери?
Я ничего не ответил. Решил помолчать минутку. Потом Льюс заказал еще мартини и велел совсем не разбавлять.
– Слушай, все-таки скажи, ты с ней давно живешь, с этой скульпторшей? – Мне и на самом деле было интересно. – Ты был с ней знаком в Хуттонской школе?
– Нет. Она недавно приехала в Штаты, несколько месяцев назад.
– Да? Откуда же она?
– Представь себе – из Шанхая.
– Не ври! Китаянка, что ли?
– Безусловно!
– Врешь! И тебе это нравится? То, что она китаянка?
– Безусловно, нравится.
– Но почему? Честное слово, мне интересно знать – почему?
– Просто меня восточная философия больше удовлетворяет, чем западная, если тебе непременно надо знать.
– Какая философия? Сексуальная? Что, разве у них в Китае это лучше? Ты про это?
– Да я не про Китай. Я вообще про Восток. Бог мой! Неужели надо продолжать этот бессмысленный разговор?
– Слушай, я тебя серьезно спрашиваю, – говорю я. – Я не шучу. Почему на Востоке все это лучше?
– Слишком сложно объяснить, понимаешь? – говорит Льюс. – Просто они считают, что любовь – это общение не только физическое, но и духовное. Да зачем я тебе стану…
– Но я тоже так считаю! Я тоже считаю, что это – как ты сказал? – и духовное, и физическое. Честное слово, я тоже так считаю. Но все зависит от того, с кем у тебя любовь. Если с кем-нибудь, кого ты вовсе…
– Да не ори ты так, ради бога! Если не можешь говорить тихо, давай прекратим этот…
– Хорошо, хорошо, только ты выслушай! – говорю. Я немножко волновался и действительно говорил слишком громко. Бывает, что я очень громко говорю, когда волнуюсь. – Понимаешь, что я хочу сказать: я знаю, что общение должно быть и физическое, и духовное, и красивое, – словом, всякое такое. Но ты пойми, не может так быть с каждой – со всеми девчонками, с которыми целуешься, – не может! А у тебя может?
– Давай прекратим этот разговор, – говорит Льюс. – Не возражаешь?