Мы с Райной родились с разницей ровно в пять часов — причем я оказалась первой — и с тех пор не расставались. Мы всегда говорили, что мы — двойняшки, только родители разные.
Таблоиды очень любили смаковать разницу в нашем общественном статусе, но для меня она была кровная родня. И мои родители относились к ней точно так же. Они всегда заботились о том, чтобы Райна могла учиться в той же частной школе, что и я, и она всегда проводила у нас свои каникулы.
Тем не менее в глазах остального мира она не являлась членом семьи Уэстон. И я не уверена, что это так уж плохо. Для меня быть Уэстон означало прежде всего толпу назойливых репортеров, не дававших покоя с первой минуты после рождения и на все лады гадавших, не испорчу ли я мамину карьеру и захочу ли пойти по стопам родителей, пытающихся изменить этот мир. Быть Уэстон означало для меня, что в самом начале седьмого класса в журнале People появилась подборка моих фотографий на развороте с подписью: «Клиа Раймонд — гадкий утенок, вступающий в переходный возраст». И изображения все были как на подбор. Их сделали в летнем лагере, и я понятия не имела, что меня снимают, когда сонная вылезала из палатки с копной растрепанных волос или поправляла трусы от купальника. Вот уж действительно отличный способ помочь самоутвердиться двенадцатилетней девчонке — расклеить эти фотки по всей школе! При одном воспоминании о них мне до сих пор становится тошно.
За годы нашей дружбы Райна стала экспертом по сглаживанию таких ситуаций. Она всегда знает, когда мое имя может появиться в журналах. И она радуется за меня совершенно искренне, стоит ей узнать об очередном турне или светском рауте, на который мне предстоит идти вместе с родителями. И что самое удивительное: в ее радости нет и капли зависти. Хотя и на ее долю тоже достается немало светских раутов, ее эта мишура никогда не утомляет. Она с неизменным энтузиазмом сопровождает меня и на званые приемы, и на вечеринки в закрытые клубы, и на каникулы в какое-нибудь экзотическое место… и в этой зимней поездке по Европе.
Я даже не заметила, что танцую с закрытыми глазами, пока не распахнула их от неожиданности, почувствовав на плече чью-то руку.
— Клиа! — Райна старалась перекричать музыку, и ее глаза сверкали от выпитого вина и от восторга перед очередной любовью всей ее жизни. — Je vais aller chez Pierre.[7] У него пентхаус с видом на Эйфелеву башню! C'est tres bon, поп?[8]
Судя по всему, Райна и без меня успела решить что это tres, tres bon[9], и мне оставалось лишь согласиться:
— Oui