, — сказала я. — Только будь осторожна. У тебя есть его адрес?
Райна кивнула, и я протянула ей свой телефон, чтобы она его записала.
— Газовый баллончик с собой? — спросила я.
Райна состроила сердитую гримаску, но все же продемонстрировала мне его, вынув из сумочки. Я одобрительно кивнула.
— Звони немедленно, если хоть что-то пойдет не так. Не важно что. И если ты не свяжешься со мной через двенадцать часов, я вызываю команду спецназа!
— Мы во Франции! Здесь нет спецназа! — напомнила мне Райна. А потом наклонилась, прижавшись ко мне лбом, и сказала, глядя прямо в глаза: — Со мной ничего не случится. Ты меня никогда не потеряешь!
В последний год она повторяла эту фразу чуть ли не при каждом расставании. И хотя мне было приятно это дружеское участие, я всегда раздраженно морщилась, слыша «никогда». По мне, это было все равно что искушать судьбу. Конечно, я говорила об этом Райне, но та лишь смеялась над моими «ненормальными предрассудками». Стало быть, каждый божий вечер верить в то, что ты встретила душу-близнеца — это нормально, а верить в то, что судьбу можно раздразнить своими неосторожными словами — это ненормально! Оставалось лишь надеяться, что судьба Райны обладает достаточным терпением.
В клубе я оставалась ровно столько, чтобы не уезжать на глазах у Райны. Она бы чувствовала себя неловко, если бы поняла, что я потащилась сегодня в клуб только ради нее. Едва переступив порог своего номера, я жадно ринулась к сейфу и вытащила свою драгоценную камеру.
Сколько я себя помню, фотография была моим спасением от любых неприятностей. Папа подарил мне мой первый фотоаппарат, когда мне было всего четыре года.
— Запомни, Клиа, — напутствовал он меня, — ты берешь на себя большую ответственность, когда фиксируешь что-то на снимке. Во многих культурах существует поверье, что фотография крадет у человека часть его души.
Как всегда, я внимала каждому его слову, принимая их за истину в последней инстанции, даже когда мама открыто смеялась и закатывала глаза:
— Ох, Грант, ты только посмотри на нее! — и ее голос звенел от любви к нам обоим. — У нее глаза, как чайные блюдца! Скажи ей, что это выдумки!
— Это выдумки, — покладисто отвечал папа, но он стоял спиной к маме, и она не могла видеть, как он скрестил два пальца. Я просияла: еще бы, мы с папой стали заговорщиками!
С той самой минуты, как папа вручил мне фотоаппарат, он стал моей самой любимой игрушкой. Мне никогда не надоедало делать снимки. И папе это нравилось. Он тоже увлекался фотографией и очень гордился, что я вместе с ним часами просиживаю в его домашней лаборатории в подвале. Меня всегда считали скорее маминой, чем папиной дочкой — до того дня, как я получила фотоаппарат, хотя я вообще ничего такого не помню. У меня в памяти сохранились только мы двое — папа и я — смеемся, беседуем, делимся своими секретами и надеждами превратить каждый свой снимок в произведение искусства.