Через три четверти часа я сидела на кровати, закутавшись в махровый халат, и смаковала круассаны с шоколадом. Мое тело все еще излучало тепло, которым я наслаждалась в душе, и это приносило не меньшее удовольствие, чем еда. Совершенно довольная, я лениво переключала каналы новостей, гадая, не покажут ли там маму. Куда она собиралась на этой неделе? Я не могла вспомнить. Кажется, в Израиль? Или в Москву? А может, она тут, в Европе? Я откинулась на горку подушек и собралась смотреть…
… и в следующий момент я поняла, что меня окружают языки пламени.
Пламя было повсюду. Я зажмурилась что было сил, чтобы избавиться от ослепительного рыжего сияния, но это не помогало. Я знала, что пламя жадно поглощает все вокруг, и даже с зажмуренными глазами я видела это.
А еще запах. Тошнотворная вонь ядовитых испарений, сдобренная горящими пластиком, шерстью, электропроводкой. И тяжелый запах горящих волос. Человеческих волос. Моих волос?
Нет. Теперь я видела его. Мужчина пробирался через преисподнюю, в которую превратился номер отеля: огонь охватил его руки, его ноги, его волосы. Он пытался сбить пламя, но только раздул его еще сильнее. Огонь поднялся к его лицу, и, когда мужчина повернулся ко мне, я увидела последний отчаянный крик моего отца…
— Нет! — задыхаясь, я подскочила на кровати. Сердце выпрыгивало из груди, слезы лились ручьем. Где я? Привычным жестом я потянулась за амулетом, но рука наткнулась на ворот махрового халата. Испуганная, дрожащая от ужаса, я оглянулась, совершенно ничего не соображая, и все еще чувствуя запах дыма.
Мой взгляд натолкнулся на сервировочный столик возле кровати. Крошки от круассанов. Настоящих шоколадных круассанов. Реальных. Которые я запивала какао. Мое дыхание выровнялось, и я нашла в себе силы посмотреть в окно, где успокаивающе сиял огнями незыблемый, как скала, Нотр-Дам. Я заставила себя сфокусировать все внимание на соборе и начала дышать глубже. Мой психотерапевт обещал, что со временем сны перестанут мучить меня, однако отец исчез уже год назад, а кошмары продолжались. Теперь терапевт утверждал, что это от неуверенности. Если бы я точно знала, что случилось с отцом, если бы у меня были хоть какие-то ответы…
Но их не было. И мой мозг услужливо заполнял эти пробелы самыми жуткими вещами, которые мне приходилось видеть, о которых я читала или слышала. А если учесть мои уникальные возможности по работе в качестве фотожурналистки, то список этих жутких вещей был чрезвычайно длинным.
Иными словами, мой мозг превратился в огромную свалку ночных кошмаров.