Даскэлу, сбитый с толку, положил конверт на стол. Меланья взяла письмо, задумчиво посмотрела и разорвала, не вынимая листка из конверта. Потом отошла к окну и дрогнувшим голосом проговорила:
— Простите меня… — На глазах у нее снова выступили слезы.
* * *
После встречи с Меланьей Соаре Даскэлу поговорил с Кэрэушу. Лейтенант ничего не скрывал.
— Я мог бы вам все объяснить, но это уже не имеет смысла… — закончил он разговор.
Прошла неделя. Даскэлу снова сидел за столом в своем кабинете. Что же написать полковнику Варне? Конечно, Меланья Соаре заслуживает понимания и сочувствия. А Кэрэушу?
И будто специально, чтобы вывести его из затруднительного положения, у куста сирени появился Кэрэушу. Даскэлу терпеливо и внимательно наблюдал за ним, испытывая горькое удовлетворение от того, что лейтенант никак не может найти ни одной ветки. Но Кэрэушу не уходил. «Его настойчивость заслуживает того, чтобы сирень зацвела снова!» — растроганно подумал Даскэлу. И в это мгновение Кэрэушу радостно вскрикнул — в руках он держал последнюю цветущую веточку. Он нашел ее у самого корня, как будто специально сохраненную ему в награду.
Даскэлу долго смотрел Кэрэушу вслед, пока тот легким, летящим шагом не вышел за ворота. «Ладно, лейтенант, — весело подумал Даскэлу, — за свое счастье и за столько загубленной сирени ты вполне заслуживаешь выговора!» Ему самому захотелось прийти домой с веткой сирени, но Кэрэушу сорвал последнюю.
Дождь пошел неожиданно, забарабанил в темноте по капоту, по ветровому стеклу. Водитель включил «дворники». Вправо-влево, вправо-влево. Взгляд невольно подчинился этому унылому ритму.
В темные и теплые летние ночи и не заметишь, как опустятся грузные, обильные тучи и вдруг разверзнутся хляби небесные. Щедр июльский дождь. С нолей тянет теплым молоком, созревающими хлебами — сладковатый дурманящий аромат. С благодарностью принимая долгожданную влагу, дышит проснувшаяся земля. Где-то далеко справа, над полем, небо вспарывают молнии, но грома не слышно, тревоги нет. Только тьма потом набрасывается еще яростней.
Рядом с водителем — капитан Оанча. Напряжен, сосредоточен. Не отрывает глаз от мутного веера на стекле. Летняя гроза, живое поле… Нет, только дорога. Вот она опять блеснула впереди, умчалась в ночь. Только частая сетка дождя. Вправо-влево — трудятся «дворники». Шоссе то отчетливо проступает, то скрывается за пеленой дождя.
Стекло дверцы опущено. Владимир Оанча выбросил руку под дождь. Все усиливается. Холодные капли вызвали досаду и раздражение.
Капитан наклонился к освещенному щитку машины, поморщился: стрелка указателя скорости лениво ползла вспять, не преодолев даже отметки «семьдесят».