После этого многие, кого это могло коснуться, поняли: кто-то методически вычеркивает при помощи меча состоящих в некоем черном списке; тогда они собрались все вместе, чтобы выработать план защиты.
Их было шестеро: Филипп, Анакторий, Схедий, Калисфем, Горгий и Калликрат. Они быстро оценили ситуацию и решили какое-то время пожить лагерем, в некоторой изоляции от внешнего мира. В избытке заготовив оружие и провизию, они постановили, что будут по очереди нести дозор, чтобы предотвратить внезапное нападение.
Все бодрствовали столько, сколько могли — до поздней ночи, — поскольку боялись быть застигнутыми врасплох во сне, слишком уж похожем на смерть: ведь в обоих случаях сознание угасает предательски незаметно. Они пытались подбодрить друг друга, ели и пили; иногда к ним приходили девушки, развлекали их. Эти затворники напивались и предавались плотским утехам до изнеможения — так, чтобы забыть о смертельной опасности, нависшей над их головами. Но рано или поздно разговор возвращался к главной теме — иногда они обсуждали ее иронично и дерзко, иногда вполголоса, попутно умоляя богов защитить их.
— Мы не дадим перерезать нас, как овец! — говорил Анакторий. — Нас шестеро, а этот мерзавец действует в одиночку, — так чего же вы боитесь?
— В одиночку? — усомнился Схедий. — Кто тебе сказал, что он один? Как ему удалось убить пятерых из нас, хотя все были начеку и вооружены мечами и ножами, причем речь идет о людях, привыкших сражаться в первых рядах и часами не выпускать щит из рук?
— Все эти дискуссии бесполезны, — заметил Горгий. — Нам лишь нужно быть готовыми дать отпор и прикрывать друг другу спину. В один прекрасный момент ему придется выйти из укрытия — и вот тогда мы его поймаем и посчитаемся с ним; или же он поймет, что бессилен что-либо предпринять, и успокоится. Ему ведь нельзя действовать слишком открыто. Для него этот город опаснее, чем для нас. Мне думается, что, если нам удастся продержаться против него месяц, он сдастся. Поверьте, для него все это слишком опасно, слишком.
— Кроме того, — добавил Калликрат, — может статься, что наши опасения напрасны. Возможно, он не знает, что мы тоже поучаствовали в этом дельце, и думает, что уже свел счеты со всеми своими обидчиками.
Они быстро уставали от этих разговоров, и один за другим умолкали, желая лишь тишины; воспоминания об изнасиловании перемешивались с другими образами — раздутых, словно жабы, зеленых, полуразложившихся тел их друзей в неподвижной воде Большой гавани.
Один раз кто-то даже высказал идею откупиться от Дионисия, но она не завоевала своих сторонников.