— Леня! — ласково позвал он, а я подивилась тому, что человек здесь без году неделя, но уже знает имя бармена.
— Да, я вас слушаю, — едва не выпал из-за стойки Леня.
Ефим кивнул на букет, это произвело на бармена самое благоприятное впечатление, он радостно улыбнулся и пропел:
— Конечно!
В результате мой букет в мгновение ока оказался в высоченной керамической вазе, перед Ефимом возникло виски, а передо мной — мартини.
— Тебе нравятся цветы?
Я кивнула.
— Ты такие раньше видела?
Сначала я удивилась. Что значит «такие»? Еще раз покосившись на вазу, я убедилась, что ничего сверхъестественного там нет, и неопределенно кивнула головой…
Красивые розы, конечно… Но они сейчас на каждом углу… Ой, так это ж в Москве! Здесь-то таких и правда нет.
Теперь я покосилась на Ефима, раздумывая, на самом ли деле он не признает во мне москвичку или придуривается? Два года, конечно, свое дело сделали, и я, вероятно, многое переняла от местного населения, но поверить в то, что неистребимое московское «аканье» исчезло бесследно, не могла.
— Не-а, — отозвалась я, — не видела. Здесь все больше астры да золотые шары…
Ефим покровительственно кивнул, как видно, гордясь подвернувшимся шансом приобщить провинциалку к прекрасному, и добавил:
— Это розы.
В любом случае, это уже было лишним, я поджала губы и, едва удерживаясь от смеха, кивнула:
— Это я поняла.
Боже мой, неужели он и в самом деле считает меня такой дремучей? Приду домой — надо будет еще раз глянуть в зеркало. Тут меня посетила интересная мысль, и я спросила:
— А чем ты занимаешься?
Ефим осторожно коснулся моих пальцев и негромко ответил:
— Я сижу рядом с самой красивой девушкой на свете…
Я скромно потупилась. , — А до этого?
— Вообще?
— Вообще…
Состроив физиономию, которая, как я предполагала, делала меня года на три моложе и выражала наивную любознательность и непосредственность, я улыбнулась и стала ждать ответа. Ефим нежно пожал мне пальцы и начал рассказывать о полной безысходности и серых буднях столичной жизни. Я внимательно его слушала и трясла головой, временами удивляясь про себя, в каком же занудном городе умудрилась прожить столько лет, совершенно об этом не догадываясь. Вполне возможно, мое двухгодичное отсутствие повлияло на облик столицы самым отрицательным образом, так, что я даже стала подумывать, не вернуться ли мне обратно, пока Москва вовсе без меня не зачахла.
Жизнь Ефима выглядела абсолютно беспросветной до той самой минуты, пока, раздевшись на горелкинском пляже, он не поднял глаза и не увидел меня. Я к моменту повествования о пляже уже цвела и пахла, как мимоза в парке, застенчиво трепетала ресницами и смущенно выводила пальцем на полированной поверхности стойки крючки и загогулины. Интересно, а как он отреагирует, если я признаюсь, что тоже живу в Москве, отрабатываю в местной школе последний год, выпускаю своих третьеклашек и могу быть свободной, аки та птица, что, пролетая вчера над нашим садом, нагадила на сохнущую на веревке Стасову футболку?