Граф проводил взглядом хлебную телегу и, взяв слегка к северу от проселка, пошел в обратном направлении, через озимое поле; белый халат его развевался на ветру, и издали он был похож на заблудившегося, сошедшего с ума санитара.
Граф зашел в лес. В лесу местами еще лежал снег, на оттаявшей земле там и сям торчали “строчки”, кое-где синела “сон-трава”. Повсюду огалтело-радостно визжали пичуги. Граф полез напролом через кусты, промочил ноги в болотце, обшарил карманы в поиске спичек, но кроме пластмассовой пробки от портвейна, трех пачек сотенных, еще пахнущих Бодайбо, и тупой «опасной» бритвы, захваченной в умывальнике хлебозавода, ничего не нашел. Граф долго, опершись спиной о дерево, брил голову. Он закончил и зашвырнул бритву в кусты.
Ночью Граф устроился на высоком песчаном берегу резвой речки, под корнем вывороченной сосны. Небо очистилось, и в глаза Графа звездами смотрел Мир. Граф вытянул руку, потрогал небо, набрал полную грудь воздуха, до хруста напряг все мышцы и беззвучно в инфразвуковом диапазоне завыл:
- Силы!- небо молчало, виновато жмурясь звездами.
Граф перевернулся лицом вниз, сжался в позу эмбриона, уперся головой в песок и, что было мочи, заорал Земле:
- Силы!- Земля молчала, только лес встрепенулся испуганно.
К утру Граф жутко продрог. Он вылез из-под корня, снял и выбросил испачканный и порванный ветками халат, и трусцой, смешно, побежал между корабельными соснами. Весь день Граф петлял по лесу, пытаясь заблудиться, но черт все время выводил его к большаку. Вечером Граф проголосовал, и его взял первый же грузовик. Шофер -большущий, с округлым тройным подбородком, в байковой расстегнутой до пупа рубахе и теплом, мягком белье, представился Графу:
- Колек,- он ласково улыбался и, не задавая вопросов, рассказывал о своей работе, о поселке, в котором он живет, о своих классных друзьях и жене.
Через несколько часов грузовик подъехал к большому ярко-освещенному железнодорожному узлу, перевалился, кряхтя, через несколько железнодорожных переездов, и углубился в темноту поселка. Колек поставил машину на автобазе, и предложил Графу переночевать в комнате отдыха шоферов, а днем “забил” Графу “стрелу” у ресторана:
- А если че не срастется, шукай у рестарана Николу Ладожского”,- сказал Колек слегка в нос, растягивая последние слоги, рождаемых им слов, и глядя на Графа как-то отстраненно.
“О, ты как”,- подумал Граф: по приезду в поселок Колек стал абсолютно другим, незнакомым колючим и раздраженным Николой Ладожским.
Ночью Графа никто не потревожил. Отоспав 12 часов кряду, запихнув деньги в вату фуфайки и натянув чью-то засаленную кепку, Граф вышел на улицу. Населенный пункт, в который занесло Графа, был натуральным “клубком экзотики”. По улочкам в одиночку и парами передвигались персонажи разнообразнейшие. В жопу пьяный солдатик-краснопогонник с длинноволосым кудрявым дядей в непомерной ширины клешеных джинсах с клиньями из цветастого кримплена и дубленке-полуперденчике, волокли за лапы дико визжащего поросенка. Старушонка, почти лысая в резиновых сапогах на босу ногу, в нижних зеленоватых панталонах и выношенном пуховом платке вокруг тщедушного тела, неслась куда-то - что есть прыти, спотыкаясь и поскальзываясь на остатках льда, встречавшихся среди грязи улицы. Суровый тракторист провез в ковше орущего мужика с гармошкой. Ближе к центру поселка бесцельно, как уличная собака, гуляла ярко-раскрашенная морщинистая женщина с подглазинами, в широкой шляпе с пером. Еще нелепее, на фоне избушек, смотрелся большой стеклянный магазин с неоновой вывеской “КНИГИ”, напротив, через дорогу, наклонившись, стоял вросший, как минимум, на полметра в землю, зеленый сарай с надписью белой краской “ТОВАРЫ”. Граф выбрал “КНИГИ”.