Утро было теплое приятное, и городок, в который привезли Графа, радовал глаз свежебеленым каменным чистеньким вокзалом, светленькими домиками вокруг привокзальной площади, и табличкой автобусной остановки. На вековых липах и акселератах-тополях висел изумрудный дым. Городок, по всей видимости, еще не обзавелся никаким молохом-заводом, и поэтому воздух был густ и свеж, вдыхалось глубоко, и при вдохе чувствовалось, как расправляются самые глубинные уголки легких, наполняясь первобытным спокойствием Земных просторов.
Поезд с чудесными купейными вагонами, с чистым бельем и горячим чаем, прибывал через полчаса. Граф зашел в вокзальный буфет, купил и съел вареное яйцо, выпил стакан лимонада «Буратино»; на привокзальной площади в магазине «Спорт» приобрел тренировочные штаны, брезентовую «ветровку» с капюшоном, рюкзак и кеды. Прямо в магазине переоблачился. До прибытия поезда оставалось ноль минут.
Поезд был хорош, именно такой хотел Граф. Вагон был чистый, с цвета запекшейся крови ковровой дорожкой и традесканциями. Проводница, щупленькая седая старушка, назвала Графа «сынком», проводила до купе, и предложила чай с сахаром и печенье. Граф открыл дверку купе. Там уже сидели три пассажира: две женщины лет сорока, явно городского вида, скорей всего сестры, они сидели, по-домашнему обнявшись, и внимательно слушали обстоятельный рассказ пассажира напротив, крупного мужчины в шелковой дорожной пижаме в мелкий цветочек и узбекской тюбетейке на голове. Мужчина повернулся к Графу, привстал с места, широко дружелюбно улыбнулся и, протягивая руку для рукопожатия, сказал:
- Проходите, располагайтесь, давайте знакомиться. Николай.
Это был Колек, Никола Ладожский - пахан с «поселухи». Он изобразил, что видит Графа впервые, и весь его вид говорил, что тут он - другой человек, и ни при каких обстоятельствах не признает в Графе того парня в поношенном ватнике, которому 12 часов назад предлагал вступить в банду.
Весь день Николай активно общался с женщинами, и лишь иногда обращался к Графу с риторическими вопросами. Женщины были в восторге от собеседника, почти влюблены. Он рассказывал о детстве, репрессированном профессоре-отце, о своем студенчестве и ударной северной стройке, о простых радостях героя севера, о веселых и работящих друзьях и женах, розовощеких отпрысках. Дамы принесли из ресторана армянский коньяк. Наливали на донышко чайных стаканов, не забыв Графа. Тети пили глотком, похрюкивая, Коля наслаждался течением коньячного ручейка по горлу, Граф, лежа на верхней полке, грел стакан в ладонях, нюхал, глубоко вдыхая сухой запах времени растворенный в напитке, долго держал маленький глоточек во рту, пока тот почти полностью не поглощался порами языка. Внизу еще шла жизнь, а Граф погрузился в теплую дремоту, переходящую в крепкий сон под стук железных колес.