Поначалу она честно старалась его полюбить.
Но глупостью ее кто-то может воспользоваться, а «право веретена» в Державе никто не отменял.
Хоть и пора бы.
Об остроухих говорили, будто они не выносят неволи, но эльф принял заключение с беспокоящей невозмутимостью. Лотарь пытался вызвать заложника на разговор; высмотреть на совершенном лице проблеск чувства, различить интонации в эльфийской речи, которых, говорят, человеческое ухо не схватывает вовсе.
Цесарь заставал Эрванна за чтением; за раскладыванием книг; за странной и сложной игрой в бисер, от которой тот мог не отрываться часами.
Эльф вел себя, как путник, застигнутый снегопадом на почтовой станции.
Ему просто надо было убить время.
Двор боялся его так же беспочвенно и неумолимо, как и весь народ – тот усердно приписывал эльфам все сотрясающие страну бедствия – и голод, и морозы, и чуму с холерой – хотя с чего бы дивным распространять человеческую заразу?
Только у цесарины, до замужества носившей эльфийское имя, не было к нему страха.
Но ей Лотарь раз и навсегда запретил приближаться к Левому крылу.
– Государь, – сказал Морел в другой раз, – вы не заключили эльфа в крепость оттого, что связаны Словом. Но какое Слово велит вам посещать Левое крыло?
– Полноте, Морел, – Лотарь повел плечом. – Уж я знаю, как одиноко может быть пленнику…
Цесарь сам не понимал, отчего его тянет в Левое крыло. Наверное, оттого, что никто не осмеливался сопровождать его туда; никто из придворных не стал бы искать его там – из странного чувства такта, обостренного, как любое чутье, необходимое для выживания. В последнее время Лотарь все чаще вспоминал об оставленных в библиотеке книгах. Он показал Эрванну садик за каменными стенами, который сам привык мерять шагами.
Он не мог научиться читать выражение его лица.
Цесарь не понимал никогда, отчего их называют прекрасными. Ненавидели, боялись, и все равно – «красив как эльф», «прекрасна, просто эльфийка»… Суди человека по его метафорам, говорили классики. Несовершенства в Эрванне не было, это верно. Ни одной неправильной черты. Но где в безупречности красота, как она может привлекать?
В книгах о путешествиях, привезенных мореходами, на гравюрах были изображены странные волосатые звери, сложением и повадками очень напоминавшие людей. От картинок этих становилось неуютно – пугала даже не эта схожесть с человеком, а то малое отличие, которое превращало их в кривое, саркастическое изображение. Эльфы отличались от людей столь же, сколь и те звери. Они были недостижимо прекраснее, как те – недостижимо уродливее. Но, несмотря на их светлую и завершенную красоту, неприятное ощущение искажения оставалось, и они внушали неосознанный страх – не меньший, чем те животные.