— В вас-то я и не сомневаюсь, — задумчиво произнес он, усаживаясь за стол.
Кофе был горячий и крепкий — как раз по его вкусу. Клэр поставила перед ним горку оладьев, ломоть бекона и бутылку с кленовым сиропом. Шеннон принялся за оладьи.
— Я давно не был в настоящем доме, где так... — начал было он и осекся.
Она замерла над своей тарелкой, ожидая услышать не только его слова, но и то, как он их произносит. Он молчал, и ей пришлось вскинуть на него вопрошающий взгляд:
— Так значит, домашний уют все же вас привлекает?
Шеннон настороженно поднял брови.
— Я считала, — объяснила Клэр, — что вы не любите постоянства. Что вас все время тянет... путешествовать.
— Домашний уют для меня — все.
Кухонные запахи обволакивали, как когда-то в материнском доме, за открытым окном распевали птицы, подчеркивая атмосферу умиротворенности. Клэр была удивительно хороша, и Шеннон решил, что попал в рай, или настолько близко к нему, насколько это возможно для таких, как он.
Клэр отважилась взглянуть в глаза Шеннона.
— Я считаю, что домашний уют строится из любви и идеалов. Вы были счастливы?
Шеннон неловко пожал плечами.
— В моей жизни счастья было немного. Я очень рано понял, как опасно кого-то любить — у вас их отнимут.
В Клэр словно нож вонзился. Она крепко сжала тонкую чашку.
— И отняли?
Уходя от ответа, он резковато сказал:
— Это было в прошлом — нечего его ворошить. Надо жить настоящим.
Клэр было нестерпимо больно за Шеннона. Она не знала, что именно с ним произошло, но от этих слов у нее сердце оборвалось. Допив кофе, она молча встала, собрала посуду и начала перемывать ее в теплой пенной воде.
Шеннон вышел из-за стола и подошел к ней. Он снял полотенце и начал вытирать сполоснутую посуду.
— Вы чем-то расстроены, Клэр?
— Нет.
— Вы совсем не умеете лгать. Вас выдает голос, не говоря уже о ваших огромных прекрасных глазах.
Шеннон был озадачен тем, что произошло. Он только вскользь упомянул о своей трагедии. Ее сопереживание трогало, но так остро чувствовать чужую боль для нее опасно! Почему Клэр не защищает себя от него?
Стараясь не встретиться с ним взглядом, Клэр склонилась над раковиной с посудой.
— Просто... просто в вас очень много боли, — дрожащим голосом выговорила она наконец.
— Я говорил вам, что мои секреты — неприятные, — мрачно напомнил он ей.
— Да, говорили, — тихо согласилась она.
Испытывая отвращение ко всяким нравоучениям, Шеннон не удержался:
— Согласитесь, жизнь капризна и вообще дело нелегкое.
Клэр на секунду перестала мыть посуду и посмотрела прямо ему в глаза, вызывающе ответив:
— Я этому не верю. Всегда есть надежда.