— Мервин! — крикнул что было сил Дылда, чувствуя, что сейчас произойдет что-то страшное, — Мервин!!!
И настолько страшен был этот крик, что американец сразу отрезвел. Улыбка сползла с его губ. Он рванул из-за пояса пистолет, но на какую-то долю секунды опоздал.
— Убийца! Палач! — с каждым словом Мервин всаживал в американца пулю. Он еще что-то кричал невнятное, похожее скорее на стон, на дикий звериный стон. И все стрелял и стрелял. Он бы стрелял и еще в этого корчившегося на полу гада, если бы в пистолете не кончились патроны. Но они кончились.
Переступив через тело американца, Мервин прикрыл тело одной из девочек полой старой, грязной шинели, которая валялась тут же. Выпрямившись, он перевел дыхание и только тогда услышал причитания Дылды:
— Что ты наделал? Ну что ты наделал? Нас обоих ждет военно-полевой суд! Четверть унции своего же свинца от своих же получим в затылок!..
Он поднял с пола фонарь, который продолжал гореть, подбежал к двери, прислушался. Вернувшись к Мервину, с трудом вырвал из его руки пистолет. Тщательно протер его своим грязным носовым платком, бросил на пол рядом с трупом одной из девочек. Почему-то перейдя на шепот, спросил:
— Пистолет за тобой записан? Или это трофейный?
Мервин, казалось, не слышал или не понял вопросов Дылды. Он молча смотрел на него остекленевшими глазами.
— Уходить, бежать отсюда! Бежать как можно быстрее! — говорил Дылда, легонько подталкивая Мервина к двери.
Они прошли ярдов пятьдесят, когда их окликнул кто-то по-вьетнамски.
— Часовой? — спросил Дылда.
— Начальник караула! Кто вы? — послышалось в ответ из темноты на довольно сносном английском.
— Раненые, — торопливо сообщил Дылда,
— Ваш самолет заходит на посадку…
Взлетали под минометным обстрелом партизан, В предрассветной мгле Дылда Рикард видел всплески земляных фонтанов на взлетной полосе. Делая круг, самолет наклонился на крыло. В иллюминаторе появился огненный столб. Дылда сдавленно вскрикнул. Пылал сарай. Тот самый сарай…
4
Седрик Томпсон стоял на верхней смотровой площадке горы Виктории. Был прозрачный, прохладный, безветренный вечер. Далеко внизу крохотные небоскребы искрились золотистыми звездочками окон. Красно-желтые фонари высвечивали то ровные линии, то причудливые изгибы, то плавные дуги улиц, по которым светящимися точками ползли автомобили. Где-то за автострадой уютно мерцали, словно крупная колония светлячков, окна коттеджей Кандалах. Правее серебряным шатром на черном небе раскинулся Лоуэр-Хатт. Наибольшее же впечатление на, где, хотя и с трудом, можно было разглядеть башню Национального музея, овал стадиона, купол католического собора, прямоугольник городской мэрии, строгие контуры старого университета и просторные причалы по обе стороны морского вокзала.