Новое роковое опасение вдруг на нее нахлынуло. Ерзая на сиденье, она выворачивала шею, чтоб увидеть газонокосилку на прицепе, да, не в кузове грузовика, как прежде, а на прицепе, там, сзади, где так ее болтало и трясло, что при виде этого кошмара Ферн тоже содрогнулась. Она-то знала, что наряду с тридцатью семью ежегодными выпусками Календаря фермера и материнской расческой, в которой несколько седых, последних волосков еще остались сладко-горестным напоминанием, эта большая газонокосилка системы Джона Дира составляет драгоценнейшее достояние отца. В тот первый страшный год после несчастья случайный посетитель мог наблюдать, как столь недавно еще бодрый старик фермер, уныло скрюченный в инвалидном кресле на полуобрушенном крыльце, то и дело поднимает морщинистое лицо и окликает дочь, хоть та его не слышит, нет: или в деннике корову доит, или она на сеновале с одним из многих разносчиков, повадившихся останавливаться тут, как, впрочем, и торговцы никому не нужными предметами, да и помощник шерифа, кстати, туда же. А то, бывало, не дождавшись от нее ответа, он вотще пытается проехать на своем кресле во двор, увязая в глубоком песке, а если накануне ночью лил дождь, так и застрянет в грязи по ступицу, колотит по подлокотникам кулаками и дочери орет, чтоб вызволила. Такие жизненные обстоятельства трудно перенесть, и гордый старик, которому прежде не приходилось никого, и никогда, и ни о чем просить, был глубоко уязвлен, унижен. Бывало, сам признавался дочери, когда, опустившись на колени, та привязывала веревку к его креслу. "Эх и унижен же я, дочка, — говорит, бывало, — мне бы только найти того гада, который меня сшиб, я бы мудо-то ему поотрывал, сожрать заставил, а уж потом бы я его прикончил".
Ферн смущала эта горечь, то и дело теперь срывавшаяся с отцовских уст, и она ломала голову над тем, как бы его порадовать, как бы скрасить ему жизнь, и в один прекрасный день ее осенило: выкатила из сарая старую газонокосилку, завела, крутанула да и вернула к жизни в клубах дыма — и с тех самых пор судьба старого фермера в корне переменилась. Он получил новый импульс, стряхнул с себя апатию, обрел второе дыхание, образно выражаясь, и как бодро теперь раскатывался его голос, когда, чем свет, он требовал у дочки завтрак. После яичницы с беконом или яичницы же, но с венскими сосисками Ферн его подсаживала на газонокосилку. А уж усевшись, он не слезал с нее до вечера, прерывая свою работу лишь ради обеда, или чтобы нужду справить, или чтобы газом подзаправиться из большого красного бака у сарая, а кончая лишь тогда, когда солнце кроваво-красным шаром скатывалось к горизонту. Как ни были они болезны, страшно истощены и слабы, выжившие куры тем не менее ухитрились сжевать всю траву во дворе до наипоследнейшей былинки, равно как и большую часть цинний, а потому косить тут, собственно, ему было нечего. Покрутившись неделю-другую в облаке пыли, старик наскучил таким пустым занятием, а потому скосил штокрозы, которые покойница жена посадила перед домом, и принялся за кустарник, правда, скоро газонокосилка застряла в раскидистом сиреневом кусте, и Ферн пришлось ее пикапом вызволять. После того как приобрели в городе запчасть — новый нож — и проезжий торговец задержался специально, не для чего-нибудь, а чтобы его приладить, старый фермер взялся за траву по обочинам дороги, которая бежала мимо дома. Считалось, впрочем, что это обязанность сельских рабочих, за это им платили неплохие деньги, но, закрепив нож пониже, чем они, изобретательный старик фермер систематически давал им сто очков вперед. Не находя вокруг ничего достаточно высокого, что они могли укоротить, они стояли, скребя затылки и беседуя до самого обеда, после чего снова взгромождали свои тяжелые косилки в желтые кузова грузовиков и — уезжали. Так прошло несколько месяцев, после чего они убедились, что вполне могут рассчитывать на гордого старого фермера — тот отлично все приаккуратит, — и вовсе перестали наведываться в эти края. Но обочин, которые теперь он выкосил до самого пригорода Паркерсвилля, мало было энергическому старику, и вот он взял привычку заворачивать на соседские фермы и выкашивать там все, что попадется под руку, верней, под его нож. Иной раз хозяева были только рады попользоваться даровщинкой, им только приятно было, что можно не платить за покос травы, но бывало и по-другому: в него пускали струей из шланга, а то и забрасывали всякой дрянью.