Его охватила легкая паника: уж чересчур много женщин свалилось на его голову. Надо было срочно с ними разбираться. Сегодня вечером приезжает Ирина, ее надо уберечь... От чего? От кого? От самого себя?
Следующая проблема — мать. Надо будет узнать у Меркулова, что грозит его отчиму. Мать не бросит Сатина в беде, будет ему носить передачи в тюрьму, покупая на свою мизерную пенсию деликатесы в кооперативе, к которым тот очень здорово привык. Возьмет адвоката из «золотой пятерки» — продаст норковую шубу, если ее не успеют конфисковать. А потом будет ездить к нему в лагерь за тридевять земель. Но самое главное — она ждет от своего сына помощи, надеется, что он поговорит с Меркуловым и Сатина оставят в покое. А он ни о чем таком говорить с Меркуловым не собирается, не может, не хочет. Вчера казалось все просто — «возьму мать к себе». А она совсем не этого от него ждет...
Теперь — Ника, Лешкина бывшая жена. Слава Гряз-нов обещал раскопать со своими ребятами по-тихому это дело. Но не может же она скрываться (от кого?!) вечность, надо самому действовать. Анализ снятых с Никиного комбинезона частиц показал, что это следы крови человека. Надо любым способом проникнуть в квартиру Капитонова. Надо искать действительных убийц, а не бить по черепу какого-то мифического гебешника Бобовского.
Турецкий посмотрел на часы — ровно девять. Можно позвонить Лешке на работу, надо же ему все-таки внушить, что мальчик Бил с проломленной головой — не Никина фантазия. Одно дело пить водку на облысевшей клеенке в Лешкиной кухне и слушать его страдания на пустом месте, другое — профессиональная следственная работа.
Легкомысленный женский голос радостно сказал:
— Редакция газеты «Советский спорт»!
— Можно Славина?
— Нет, нельзя! — голос стал просто игривым, и Турецкий невольно подыграл:
— Ах вот как! Это почему же нельзя?
— Славин еще вчера вылетел в Токио освещать первенство мира по легкой атлетике по указанию Кудрявцева.
— Кто такой Кудрявцев? — зачем-то поинтересовался Турецкий.
— Наш главный редактор!
— Что же он не позвонил, балда такая?
— Кто это «балда»?!
Турецкий немного подумал, потом сказал:
— Самая большая балда — это я, милая девушка,— и повесил трубку.
Пока он одевался, брился, завтракал, сложился план на сегодняшний день. Прежде всего поехать к бородатому художнику Жоре и попросить набросать портрет Била. Жора, конечно, присадит глаз где-нибудь на ягодице, но общее впечатление будет. Затем — в депо Курской дороги, передопросить машиниста тепловоза, следовавшего в день гибели Татьяны Бардиной мимо места происшествия.