— Закрой глазки, детка, — хрипло прошептал Саймон. — Иначе я не смогу совладать… с некоторыми из моих инстинктов.
Глядя вниз, на ее залитое румянцем лицо, он поднял трепещущую руку девушки и поднес ее к губам. Тонкие пальчики моментально раскрылись, словно лепестки цветка, и Саймон в сладком поцелуе прильнул к мягкой впадинке ее ладони, нежно щекоча языком теплую кожу…
Из груди у нее вырвался тихий, надорванный стон, и Саймон сжал ее пальцы в кулак.
— Боже, как же меня влечет к тебе… — с трудом прошептал он, отворачиваясь. Сведя черные брови, он нахмурился, его мужественное лицо отразило напряжение и какую-то невыразимую муку, словно он отчаянно пытался принять жизненно важное решение и не мог. Наконец он вымолвил, нарочно отчужденно: — Собственно говоря, я привел тебя сюда, чтобы выяснить без посторонних, не звонил ли доктор Джонс или еще кто.
— Нет. Я бы рассказала тебе, если…
— Да, конечно, — хмуро произнес он, убирая мускулистые руки в карманы потертых черных Джинсов. — Через пару дней съемки закончатся, все разъедутся по домам, и мы тоже. Сегодня же я позвоню ему и узнаю, нет ли каких новостей. Если нет, то я скажу Джонсу, что мы снимаемся с места и писать на этот адрес больше нет смысла. — Что-то рассчитывая в уме, он посмотрел на Аннетт. Она стояла в шаге от него с глубоко несчастным видом — еще минуту назад их души соприкасались, а теперь он отдалился от нее, снова заковав сердце в непробиваемую броню. — Иди к автобусу, — кратко приказал он. — Я разберусь с делами и приеду в отель позже.
И как всегда, она подчинилась.
…Сидя в автобусе и глядя в окно взглядом узника, обреченного на мучительную смерть, Аннетт печально подумала: нет, никогда мне не разгадать этого человека, в котором так тесно сплетены ласка, тепло солнечного дня и холод суровой морозной ночи.
Кто-то бесцеремонно плюхнулся рядом с ней на сиденье, и Аннетт раздраженно закусила губу — опять этот Фред Хаксли!
— О чем это ты секретничала с нашим господином и повелителем? — поинтересовался он, словно имел на это право.
— Так. — Аннетт пожала плечами, прекрасно зная, что Фред задал вопрос, который давно у всех на языке, и теперь каждый член съемочной группы, включая последнего статиста, ждет, каков будет ответ. — Семейные дела. Саймон как-никак мой кузен, — спокойно добавила она, но Фред не удовлетворился таким объяснением.
— Хм. — Он помолчал, ожидая от нее другой версии, потом заговорил, вкладывая в каждое слово беззастенчиво наглый намек: — Все свидетели — я люблю Саймона, как родного папу, но готов спорить на последний цент: если бы это я стоял на краю скалы, он бы и пальцем не пошевелил ради моего спасения и уж, конечно, не побелел от страха.