Мать дергает Генриха за руку.
– Идем, Генрих! Ноги моей больше не будет в этой кондитерской!
– О, мадам, для нас это будет тяжелейшей утратой! – воркует им вслед продавщица. Потом она начинает смеяться. Смех звучит все сильнее и звонче… Он превращается в какое-то бульканье, а затем и вовсе в неприятнейший стук…
– Что, Генрих Афанасьевич, никак задремали?
Брокар уселся на сомье и ошалело посмотрел на русобородое лицо.
– Что? Что такое?
– Ничего. Я не знал, что вы спите, иначе не стал бы врываться.
– А, это ты, Алексей. Все в порядке. – Брокар с силой потер ладонями щеки, приходя в себя.
– Я что говорю… – вновь обратился к нему Бурдаков. – С полчаса назад ходил пообедать в трактир и видел, как мадам Шарлотта возвращалась в карете домой. Я только в трактире вспомнил, что она больна. Вот и забеспокоился. Думаю, может, к доктору ездила?
– Может, и к доктору, – сказал Брокар. – Тебе какое дело?
– Да мне-то никакого. Просто обидно, когда мастера меняют на подмастерье.
Брокар уставился на него черными глазами:
– Что? Ты это о чем?
– Полно, Генрих Афанасьевич. Сами ведь понимаете. Нешто стала бы Шарлотта Андреевна к этому оборванцу ездить, кабы не сердечная привязанность?
Брокар сдвинул брови и грозно пророкотал:
– Слишком много себе дозволяешь.
– Я-то дозволю – не беда, – мягко ответил Бурдаков. – А вот если кто другой дозволит… Что, если я прав? Нет, оно, конечно, в Древнем Риме вестников, несущих дурные вести, убивали. Но мы-то с вами в цивилизованной России проживаем. На дворе девятнадцатый век, век разума и здравого скептицизма.
Брокар некоторое время сидел молча, собирая разбегающиеся мысли, затем пристально посмотрел на Бурдакова и холодно сказал:
– Что же ты предлагаешь мне делать?
– Действовать! – отвечал Бурдаков.
Генрих Афанасьевич усмехнулся:
– Наточить топор и отправиться на охоту?
– Ну что за нездоровые у вас фантазии, – поморщился Бурдаков. – Ваша сила в вашем даре. Художник очаровал Шарлотту Андреевну своими картинками, а вы очаруйте своими. Употребите свой дар! Помните, как двадцать лет назад тенорка того уделали? Повторите этот фокус!
Брокар нахмурился и медленно проговорил:
– Уйди с моих глаз, Алексей.
– Да уж и сам собирался. Работы непочатый край, рассиживаться некогда. А все-таки над словами моими подумайте. Я, чай, вам не враг.
– Выйди вон! – рявкнул Брокар, не в силах больше сдерживать гнев.
– Уже, – улыбнулся Бурдаков, поклонился и в мгновение ока выскочил за дверь, оставив Брокара одного.
Сперва Генрих Афанасьевич не чувствовал ничего, кроме возмущения и злобы, но после, когда душевное волнение немного улеглось, крепко призадумался. Он до сих пор любил Шарлотту, и любовь его нисколько не угасла за двадцать лет брака. Любил ее лицо, ее руки, ее голос. Потерять все это? Вновь остаться одному пред лицом холодного мира? О нет! Это никак невозможно.