«Брат кюре считает, что у меня красивые зубы и очаровательный губы, он гладит мои плечи, говорит, что у меня округлая грудь, и ему это нравится!»
В этом дневнике отразился труд моей жизни, долгая дорога, пройденная до прихода в дом Сибил и Леонтин, до поступления в школу, до кюре, которому так нравилось сидеть рядом со мной… В блокноте было не больше пятнадцати страниц. В нем было собрано основное, пусть и неумело записанное, но я ждала, что мне начнут задавать вопросы, а я могу отвечать на них и не отвечать… или меня просто спросят: «Значит, ты действительно отправилась на поиски своих родителей?».
А еще я надеялась, что Сибил и Леонтин начнут воспринимать меня по-другому, перестанут видеть во мне лишь невоспитанную девчонку, уличную бродяжку, которую нужно обучить хорошим манерам. В любом случае я ожидала благоприятной реакции, а не воплей. На меня же обрушился поток оскорблений!
— Да как ты посмела? Это сборник лжи! Какая-то пачкотня! Тебе должно быть стыдно!
— Это же явно безнравственная выдумка! Ты что, не понимаешь, Леонтин? У этой девочки душа чернее, чем у самого дьявола!
Разъяренные Сибил и Леонтин порвали дневник и сожгли моих волков, Марека и Мишу в печке. Больше всего они стремились уничтожить жалкие проказы кюре, но в своей истерике старых дев они также сожгли мою жизнь, мое детство и боль, от которой я хотела освободиться.
Я не включила в те неумелые записи крики девушки и кровь немца на моем ноже. Я слишком боялась, что меня объявят преступницей и посадят в тюрьму. Кошмары были моей темницей. Но для Сибил и Леонтин моя жизнь была «пачкотней». Они любили это слово и часто применяли по отношению ко мне.
Не знаю, поверили они в шалости своего брата или нет (об «этом» мы не говорили), но он больше ни разу не появился в их доме. И все же бедный кюре со своими слабыми попытками проявить подавленную сексуальность не причинил мне большого вреда. Несчастный человек, он даже рассмешил меня! Очаровательные губы? Я прекрасно знала, что это не так, и не родился еще тот человек, который мог бы заставить меня поверить в эту шитую белыми нитками ложь. Я чувствовала себя уродливой, все на меня смотрели. Я не показывала того, что боюсь окружающих, я не «чувствовала» их, как чувствовала животных. Я считала их глупыми, плаксивыми детьми. Например, когда я стала девушкой, то не обратила на это никакого внимания и ничего не сказала мадемуазелям. У меня течет кровь? И что? У меня уже столько раз текла кровь! Сибил заметила это и хотела осторожно просветить меня насчет моего нового состояния, успокоить меня, спрашивала, не болит ли у меня что… Сколько шума из-за капельки крови! И сколько злобы, сколько притворства было, когда они уничтожали маленький дневник с моими воспоминаниями.