Я начала двигаться снова, когда захотела, дней через пятнадцать. Я больше не доверяла учительницам. Я мечтала лишь о побеге, но единственная возможность выбраться отсюда — пройти проклятый конкурс в педагогический колледж, а для этого я должна была смириться с тем, чтобы вместить три года дополнительных занятий в один. А потом встретиться с конкурсной комиссией.
Я была таким неконтролируемым и трудным ребенком, что Сибил и Леонтин поместили меня в пансион при монастыре, где учителем опять же был священник. Монастырь с высокими стенами был моей тюрьмой. Я занимала комнату на последнем этаже, предназначенном для учеников. Занятия были бесплатными, но я работала на сестер, чтобы оплачивать жилье. На втором и третьем этаже ютились старики. Это был дешевый приют с коридорами, пропахшими мочой. Я получала бесплатную поношенную одежду. Да, не о таком гардеробе я мечтала, ведь я так любила яркие цвета и хотела жить любой ценой.
Раз в неделю меня отпускали на час, поэтому я не так остро реагировала на обязательные визиты домой к Сибил и Леонтин.
Я должна была привыкнуть ходить по улице в одиночку. В первый раз мне было одновременно радостно и страшно. Сначала я обошла все зеленые места в городе, меня вело слабое воспоминание о том, как папа за руку вел меня по парку. Не знаю по какому. Потом я попробовала гулять с другими девочками, глазеть на витрины, чтобы привыкнуть к толпе, всегда внушавшей мне страх.
В конце концов я открыла для себя новое одиночество городского типа, когда чувствуешь, что совсем один посреди людей. Выдержать это было гораздо труднее, чем выжить в лесу, бороться с ветром, снегом, холодом и жарой. Если бы со мной были мои друзья-животные, то мне было бы гораздо легче противостоять ударам и потрясениям. Поэтому в монастыре я приручила крысу. Она пробралась в мою комнату через вентиляционную трубу в стене. Когда я заметила зверька, то расширила дырку у пола и положила возле нее кусок сыра, который стащила на кухне для моего нового друга. Очень скоро крыса подросла и отъелась, мне пришлось увеличивать дырку, чтобы зверек мог пролезть. Я разговаривала с крысой, как прежде разговаривала со свободным лесным миром, и это очень успокаивало меня по вечерам. Когда я лежала в кровати, она забиралась на одеяло, садилась на задние лапки и принималась умываться. Я щекотала крысе животик, она тихонько попискивала, словно говорила: «Мне с тобой хорошо».
Она была моим единственным утешением. Когда заканчивались уроки, я бежала в комнату, бросала книги на стол, садилась на колени рядом с норкой и звала: