В Геленджике заканчивался этот великий мандариновый путь из грузин в кубанцы. Новороссийск с его лютым иммиграционным контролем грузины не очень жаловали. Предпочитали проникать в него с чёрного хода.
Да и сама бухта, в плане повторяющая страусиное яйцо в профиль, была поспокойнее Цемесской с её вечными сквозняками под двадцать пять метров в секунду.
Северный берег бухты горбат ещё по-кубански. Южный — по-кавказски горист.
Санатории, кафешки на набережной, куриные окорочка лендлизовские на каждом шагу.
Кандей наш (коком повара только береговая публика да наш Мастер дразнит, а получается не совсем прилично, если по-английски) умудрялся, правда и ножки буша довести до кондиции протухшего ещё в том яйце страуса. С кулинарией он был знаком плотно, но не с той стороны: через "Востоковскую" шахиню, шеф-повара по-вашему. На критику же со стороны собравшихся за столом товарищей отвечал из своей камбузной амбразуры, как проклятый фашист Александру Матросову. И крыть, кроме как пузом собственным, было нам нечем.
Самое обидное, числился за нашим пароходом природный поварёнок Андрюха. Но судовладелец наш, Борис, списал его. Какие-то счёты с таможней, как объяснил Палыч.
Вообще-то это старпомово дело, поваров гонять. И я в своё время, не подумав, ляпнул, что турки вообще без помощников капитана как-то работают. А он Палыч, гляди как за эту идею ухватился. Даже Родиона, которого на подмену Горбатову с буксира портофлотовского дёрнули, в машину зачем-то загнал. Тому то — какая разница? Хочешь Родионом зови, хочешь — Радиком. Совмещёнка у него, оба диплома в наличии. А Палычу — не до камбузных баталий естественно. Да и не сидел он на своём законном стуле во главе стола никогда, подсиживай кому не лень. Святым духом и кофе, наверное, жил…
Короче, когда Палыч поинтересовался, как я отношусь к м-а-а-ленькому цыплёнку табака вон в той кафешке, неподалёку от портнадзора, я сказал:
— Ну почему же к такому маленькому?
Нет, не только святым духом жил Палыч. Над цыплёнком расчувствовался:
— Менять надо повара. Как бы его так снять… Погранцов попросить что-ли?
— Да как ты не понимаешь. Толик — человек Бориса. Так просто я его не могу списать.
Вот так вот. Андрюха — человек таможни. Толик — человек Бориса. А я ж тогда — чей? Палыча, наверное. Не зря цыплятами меня кормят, пока народ там с Толиком перестреливается. Но промолчал. Есть у меня такое вредное свойство. Молчу. А люди решают, что либо дурак, либо согласен.
По заливу бодро бегали яхты. По набережной томно вышагивали женщины. От мангала шёл жизнеутверждающий дух шашлыков. Шелестела листва над головой. Галдели птицы на деревьях. И жизнь была прекрасна, как после полугодового рейса куда-нибудь под Кергелен.