На стене одного из домов даже красовалась квадратная табличка, вся в размытых пятнах ржавчины, что не мешало ясно считать цифру 16. А вот название улицы разобрать уже было нельзя.
Когда-то здесь жили те, кто считал этот город своим настоящим домом. Дети играли во дворе, катались с горки, построенной в виде игрушечной ракеты, прятались в нишах деревянного замка. Кормили общую любимицу, бродячую собаку Дину, и шли домой, когда мамы звали их обедать, чтобы потом снова выйти во двор, прижимая к груди заветный бутерброд с колбасой, которым можно поделиться со своими друзьями. Или съесть его тайком еще в подъезде.
Но уже долгие годы здесь не было никого. Ракета покосилась, замок сгнил, а те, кто гладил и любил собаку Дину, растворились в бурлящем чреве чистильщика вместе с самой беременной Диной, которая истошно верещала, наблюдая, как рассыпается в пыль ее надутый живот и как оттуда буквально высасывает ее еще лысых и слепых щенят.
Несмотря на тепловые вентиляторы, копать было нелегко. Насыщенный оранжевый цвет создавал иллюзию того, что греют вентиляторы будь здоров, но лопата с трудом вонзалась в твердую землю, и, пускай начали они одновременно, Густав все время опережал хирурга, все еще не отошедшего от погружения в аорту.
Хоть небо и выглядело совсем уныло, словно по нему размазали сероватый молочный субстрат, произведенный из давно слежавшегося порошка, странник не ощущал себя подавленным или угнетенным. Стыдно было признавать, но жизнь в снегу, как он ее про себя называл, нравилась ему все больше и больше. Здесь было тихо и спокойно, и даже как-то сказочно.
Он уже не относился к снегу как к непреодолимой преграде. А сосульки на крышах домов не казались ледяными щупальцами, стремящимися влезть ему в задницу и убить медленным, мучительным способом. Метель или падающий снег вообще были прекрасны, гораздо лучше дождя, к которому странник испытывал некую слабость, как ребенок к одеялу и подушке — спасению от ночных кошмаров и завывания ветра за окном.
Конечно, проживай странник этот период в корабле или, еще того хуже, пустом доме, ему бы все виделось в абсолютно иных тонах, не пасторальных. Но те условия, которые обеспечил ему хирург, были, пожалуй, идеальными.
Уже не раз и не два подумывал странник о том, чтобы тоже подыскать себе подобное местечко. Обустроить его, сделать комфортным и уютным, наставить везде солнечных батарей, окружить забором и прочными дверьми и зажить спокойно. Без суеты. Без лишних телодвижений.
Но он понимал и то, что эти мысли — иллюзия, мимолетная слабость. Что, отдохнув от самого себя месяц-два, он опять захочет в дорогу. Снова будет мечтать о колесах, пожирающих новые, не изведанные ими трассы. Мечтать о пустых городах с их опасностями и неожиданными, приятными сюрпризами. Даже безголовые муты, к коим он всегда относился с отвращением, принесут больше радости, чем удобная кровать в теплом углу.