И потому хотелось верить, что, по универсальному закону дефицита и блата, где-нибудь на дальней полосе все же припрятан самолет для тех, кто с командировкой, с записочкой или просто понастойчивей. У Батышева командировка была.
К справочному тянулись две очереди. Какая из них короче, Батышев не разобрал и пристроился за высокой длинноволосой девушкой в свитере грубой домашней вязки просто потому, что за ней было приятней стоять.
Ответы давала крупная блондинка лет тридцати, с лицом довольно красивым, но скучающим и даже надменным. Было своеобразное изящество в том, с какой легкостью, одной-двумя короткими фразами она отбрасывала осаждающих от крепостной стены. Ответы ее были, в общем, точны, тон безлично-вежлив, зато лицо выражало безграничное презрение к бестолковой людской мелочи, копошащейся по другую сторону барьера на уровне ее колен.
Дошла очередь и до высокой девушки в свитере. Она повернулась к окошечку, и Батышев увидел угрюмое худое лицо.
— Двадцать шестой опять откладывается? — спросила девушка резко, словно уличая. Голос у нее был низковатый.
— Все рейсы на Москву откладываются, — поверх ее головы ответила блондинка — без выражения, голосом, словно записанным на пленку.
— Меня все не интересуют, — грубо сказала девушка, — я спрашиваю про двадцать шестой.
— Все рейсы на Москву откладываются, — повторила та, не меняя интонации, однако чуть скосила взгляд вниз на противницу, более упорную, чем остальные.
— А утром точно полетит или, как сегодня? — девушка в свитере явно нарывалась на скандал.
— Утром объявим, — ответила блондинка все тем же пленочно-вежливым голосом. Но глаза ее азартно блеснули, и Батышев понял, что безукоризненный тон в сочетании с презрительным взглядом служат ей немалым развлечением в однообразной работе.
— Весь день объявляете — и все на два часа! — громко сказала девушка в свитере.
Это не был вопрос, и блондинка с удовольствием не ответила.
Очередь сзади уже шумела. Кто-то крикнул по-рыночному:
— Живей нельзя? Не корову выбираешь!
Высокая девушка ни на шум, ни на этот выкрик не реагировала никак.
— А если и в восемь не полетит? — настаивала она, почти с ненавистью глядя на блондинку.
— Полетит в десять.
— Как сегодня?
Это, был уже вопрос, и блондинка тут же включила свой вежливый магнитофончик:
— Возможно, как сегодня.
Девушка отошла от стойки, но вдруг обернулась и зло, в полный голос, бросила через плечо:
— Ох и халтурная контора — Аэрофлот!
Блондинка, и бровью не поведя, посоветовала:
— Езжайте поездом.
И повернулась к Батышеву.
— Девушка, миленькая, — начал он, пытаясь хоть понимающей интонацией выбиться из безликой массы вопрошающих, — а почему отложен двадцать шестой?