— Нет, внешне — нет, но внутри… — и он вытянул руки в поисках нужного жеста, потом вновь уронил их и подхватил поводья.
— У меня душа вся узлами повязана, Телма. Может, тебе этого не понять. Но я должен освободиться от пут, вот и все, а здесь, в этой долине, ничего не выйдет. Можно бы поехать в Калифорнию… — Он повернулся в седле и заглянул ей в глаза. — Если уеду, поедешь со мной?
— Ты имеешь в виду — жить с тобой вместе? — спросила она, немного помолчав.
— Да, именно так. Жить со мной, куда бы я ни поехал.
— Не знаю, — она колебалась. — Помнишь, мы как-то говорили о будущем, и я сказала, что мне все равно? Это и сейчас так — но если мы уедем и будем жить вместе…
— Тел, — сказал он горячо, — я всегда буду с тобой. Что бы ни случилось. Я тебя одну не оставлю.
Она широко открыла глаза от изумления — его наивность восхищала ее.
— Да ты просто дурачок или ребенок, по крайней мере. Неужели ты не знаешь, что так не бывает?
— Я не знаю как бывает. Где я бывал? Чем занимался? Да разве я жил вообще? Неужели ты не видишь, что я хочу быть свободным?
— Да, я вижу. Все хотят быть свободными, только покажи мне такого, кто на самом деле свободен. Клей, никто не свободен! Искать свободу — это глупая затея. Все равно, что копать золото в пустыне.
— Но некоторые находят золото.
— Да, и становятся его рабами. Ты найдешь свою драгоценную свободу, что бы она собой ни представляла, и станешь ее рабом, — точно так, как сейчас ты раб того, что тебе не дает покоя. Я знаю, Клей, — сказала она проникновенно. — Мне довелось видеть, как люди становились мертвецами при жизни просто потому, что добились, чего хотели.
Эта мысль смутила его, но он не стал в нее углубляться.
— Значит, ты со мной не поедешь?
Телма вскинула голову:
— Дай мне подумать. Когда ты решишь окончательно, тогда и поговорим. — Она сжала его локоть. — Это вовсе не потому, что мне все равно, что с тобой будет, Клей, ты ведь сам знаешь. С тобой я могла бы быть счастливой.
— Да, я знаю.
— Только ты сперва подумай: не бежишь ли ты от чего-то такого, что тебе не по зубам?
Он нахмурился:
— От чего мне убегать?
— Но именно это я и хотела от тебя услышать.
— Да не от чего. — Он вдруг ощутил какое-то нетерпение, слегка пришпорил свою лошадь и потянул за собой ее мерина.
Сейчас, как всегда, когда он заговаривал о своих желаниях, его охватила неуверенность. Внешне все было вроде понятно, но глубже скрывалось нечто, чего он не мог ни объяснить, ни даже назвать. Он страшился собственного незнания — и, тем не менее, черпал в нем силы. Я должен освободиться от Гэвина, — повторял он сам себе, цепляясь за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку.