Ко мне подсоединено столько трубок, что я не могу их даже сосчитать: одна тянется через мое горло и через нее я дышу, другая идет через нос, позволяя моему желудку оставаться пустым; одна вставлена в вену, питая меня; еще одна вставлена в мочевой пузырь, выводя оттуда жидкость; еще несколько трубок прикреплено к груди, чтобы отслеживать мое сердцебиение; еще одна подсоединена к моему пальцу, помогая записывать пульс. Вентилятор, наполняющий мои легкие воздухом, работает в четком ритме, как метроном: вдох-выдох, вдох-выдох.
За исключением докторов, медсестер и социального работника, рядом со мной никого не было. Именно социальный работник разговаривает с Ба и дедушкой приглушенным сочувствующим голосом. Она говорит им, что я нахожусь в «тяжелом» состоянии. Но я не очень хорошо понимаю, что значит «тяжелое состояние». В сериалах пациенты всегда либо в критическом состоянии, либо в стабильном. Тяжелое звучит плохо. Могила – это то, куда вы отправляетесь, если здесь что-то не срабатывает.
- Хотел бы я, чтобы мы могли хоть что-то сделать, - говорит Ба. – Я чувствую себя такой бесполезной, просто сижу и чего-то жду.
- Посмотрим, может быть, я смогу провести вас к ней, хотя бы ненадолго, - говорит социальный работник.
У нее кудрявые седые волосы, пятно от кофе на блузке и доброе лицо.
- Она все еще под действием наркоза после операции, она на искусственной вентиляции легких, но это чтобы ей было легче дышать, пока она отходит от травмы. Но даже пациентам в коматозном состоянии полезно услышать хоть пару слов от тех, кто их любит.
В ответ дедушка что-то бубнит себе под нос.
- Есть кто-то, кому бы вы могли еще позвонить? - спрашивает социальный работник. - Например, родственники, которые могли бы побыть здесь с вами. Я понимаю, что это, должно быть, огромное испытание для вас, но чем сильнее вы будете, тем больше это поможет Мии.
Я вздрагиваю, когда слышу, как социальный работник произносит мое имя. Резкое напоминание о том, что они говорят именно обо мне. Бабушка рассказывала ей о самых разных людях, которые уже в дороге — тетках, дядях и прочих. Но я не слышу ни одного упоминания об Адаме.
Адам — единственный, кого я действительно хочу видеть. Хотела бы я знать, где он, чтобы попытаться его найти. Я не имела ни малейшего представления о том, как он узнает обо мне. У бабушки и дедушки нет его телефонного номера. У них не было мобильных, поэтому он не мог им позвонить. И я даже не знала, как он сможет до них дозвониться Люди, которые владели информацией о том, что произошло со мной, не имели возможности сделать это.