Я кивнула. Он научился этому у бабушки, но, в отличие от случая с гремучими змеями, эта уловка срабатывала с пчелиными укусами. Вы вытаскивали жало, выдавливали яд, и оставался лишь небольшой зуд.
Адам смущенно улыбнулся. Он наклонился и прошептал мне на ухо:
- Я немного переживаю из-за того, что с твоим папой у меня больше общего, чем с тобой.
Я рассмеялась. Однако, в некотором роде, это было правдой. За те несколько месяцев, которые мы общались, у нас не было ничего, кроме поцелуев. И не из-за того, что я была ханжой. Я была девственницей, но вовсе не собиралась придерживаться этого в дальнейшем. А Адам, конечно же, девственником не был. Ради нескольких поцелуев и причиняюшей боль вежливости, которая сквозила в наших отношениях, он пожертвовал гораздо большим.
- Может быть, нам стоит это исправить, - пробормотала я.
Брови Адама вопросительно взлетели вверх. Я покраснела в ответ. И весь обед мы ухмылялись друг другу, слушая болтовню Тедди о костях динозавра, которые он якобы выкопал сегодня на заднем дворе. Папа приготовил свое знаменитое соленое жаркое – мое любимое блюдо, но у меня не было аппетита. Я размазала еду по тарелке, надеясь, что никто этого не заметит. Все это время я чувствовала, как во мне нарастает странный трепет. Мне на ум пришло сравнение с камертоном, который я использовала, чтобы настроить свою виолончель. Если его ударить, то камертон начинает производить А-колебания, которые усиливаются и усиливаются до тех пор, пока гармоничные звуки не наполнят комнату. Именно это со мной за обедом делала усмешка Адама.
После обеда Адам быстренько осмотрел окаменелости, найденные Тедди, а затем мы поднялись по ступенькам наверх в мою комнату и закрыли за собой дверь. Ким не разрешают находиться в ее доме наедине с парнем – не то, чтобы у меня часто была такая возможность. Мои родители никогда не упоминали о каких-либо правилах в подобной ситуации, но у меня было ощущение, что они знали, что происходит между мной и Адамом, даже если папе нравилось играть в игру «папа лучше знает», ведь в действительности они с мамой были совсем зелеными, когда полюбили друг друга.
Адам растянулся на моей кровати, подложив руки под голову. Все его лицо ухмылялось – глаза, рот, и даже нос.
- Сыграй мне, - попросил он.
- Что?
- Я хочу, чтобы ты сыграла на мне, как на виолончели.
Я начала было протестовать, что это бессмысленно, но затем поняла, что это очень хорошая возможность. Я подошла к своему гардеробному шкафу и вытащила свой запасной смычок.
- Сними рубашку, - сказала я дрожащим голосом.