Этот обломанный палец напомнил Кулвоку о его собственном, некогда обмороженном. У него с тех пор так и остался шрам — серое пятно на кончике пальца, напрочь лишенное чувствительности.
За тем местом, где лежала старуха, начиналась деревня.
Надо было только знать, на что смотреть.
Холмик ледяных обломков, в который буквально в мгновение ока превратилась деревня, все-таки отличался от природных образований. В основном он был молочно-белого цвета, но в некоторых местах молочность оказалась нарушена, и это позволяло заглянуть внутрь.
Люди-лисы стали искать такие места и смотреть в них.
Самое лучшее место позволяло даже заглянуть вовнутрь ледяной башенки, в стене которой страшный мороз проделал большую трещину.
Там, внутри, казалось, еще продолжалась самая обычная жизнь. Люди так и застыли в тех позах, которые, ни о чем не подозревая, они приняли за несколько секунд до нападения Улкиокета.
Мужчина занимался починкой ножа. Двое маленьких детей играли на разостланной медвежьей шкуре, под боком у двух домашних волков. Один волк спал, другой, похоже, сел и насторожился в самый момент дуновения. Женщина выходила из кухни, неся горшок горячей ухи…
Все как в жизни, только волосы и одежда были каменно-твердыми, а живая плоть обрела неподвижность изваяния. И еще — там, внутри, не было огня. Все озарялось только вечереющим светом снаружи. Ни пламени в лампах, ни отблеска в глазах людей…
— Никогда к этому не привыкну, — угрюмо выговорил Ненкру.
Апла хихикнула и сказала:
— Попробую разогреть этот суп…
— На сей раз наш повелитель, хозяин зимы, был к нам добр! — добавил Эрук. — Видите те меха? Просто отличные! А вяленая тюленина вон там, на крюках?
Но человек по имени Иноро, стоявший позади Кулвока, выразился иначе.
— Еще один закат, и они уйдут, — сказал он. — Улкиокет и его племя. А потом кончится и зима. Будет двенадцать месяцев лета, с редкими-редкими холодными ночами.
— Тихо, дурень, — буркнул Етук и ткнул Иноро локтем под ребра. — Ты что, удачу отпугнуть хочешь? По мне, похоже больше на то, что зима станет еще крепче и всех нас пожрет.
После этого они вытащили топоры и принялись прорубаться сквозь пласты морозного льда, выбирая места, где он был менее прочен.
Кулвок стоял в стороне.
Он только диву давался, как ему удавалось слышать их разговоры, стук топоров, треск льда, — незримое сердце уже не стучало, а попросту грохотало у него в голове.
Ему даже подумалось, а не означал ли этот звук, что он утрачивал рассудок? Зря ли всякий раз при виде очередной замерзшей деревни у него вставало перед глазами его родное селение, точно так же погибшее десять лет назад. Сегодня воспоминания были особенно яркими, должно быть, из-за сцены, увиденной внутри ледяной башни. Тогда, восьмилетним мальчишкой, Кулвок оказался не единственным, кого нападение дракона застало вне дома. Сколько-то мужчин племени охотилось вдоль кромки льда. Когда они вернулись, они нашли Кулвока. А потом увидели замерзшую деревню.