— Ты утверждала, что я не могу любить Сидди, — упрекнул он ее, — что мои чувства не что иное, как примитивное беспокойство о своих бесценных генах… Возможно, у тебя есть право так говорить, — заключил Сидни как-то безнадежно, — но никто, ни ты, ни кто-либо еще, не знает, что я перечувствовал, склонившись над кроваткой своего сына. — Вдруг он выпрямился и грустно взглянул ей в глаза. — Знаешь, ведь в последний раз я плакал в четырнадцать лет, когда умерла моя мать. С тех пор никакие горести не могли вышибить из меня слезу. Даже когда отец…
Он умолк и горестно покачал головой.
— Твой отец?.. — рассеянно повторила Шерил, думая совсем о другом и спрашивая себя, неужели Сидни не плакал даже в день смерти своей невесты?
— Нет, не могу. Не хочу говорить о папе. Не сейчас. Ты считаешь, что в любви нет слабости, нет стыда… Не знаю, не уверен. И все же чувствую, что слезы, пролитые мною сегодня, не унизили моего мужского достоинства. У меня и сейчас глаза на мокром месте, стоит мне подумать о Сидди, о том, что такая кроха может страдать. Что это? Какие чувства я испытываю к малышу, Шерил? Не забудь, что все это для меня внове! Но если это не любовь, то что же? Ты говоришь о своих иррациональных страхах, и я это понимаю. Как врач я не могу не знать, что иррациональные страхи гораздо сильнее тех, которые вполне объяснимы. А теперь, когда я неожиданно узнал о своем отцовстве, я и сам испытываю нечто подобное…
— Я была не права, Сидни, прости меня.
Шерил вдруг осознала, как непросто для него все, что случилось сегодня, она только теперь, попытавшись поставить себя на его место, поняла, что Сидни должен был пережить, и искренне посочувствовала ему. Он впервые столкнулся с чем-то таким, что оказалось важнее мужского достоинства, впервые испытал чувства, доселе ему неведомые.
— Знаешь, Сидни, может, я и не понимаю, как и почему, но теперь верю, что ты любишь Сидди.
Он открыл глаза, влажные от не пролитых слез, и Шерил, видя это, импульсивно протянула руки и обняла его.
Сидни тотчас прильнул головой к ее груди, и Шерил погладила его по волосам, как нередко делала, держа на руках Сидди.
— Ничего, ничего… — прошептала она. — Все будет хорошо.
Проснулась Шерил в половине девятого, и, несмотря на прохладный душ и чашку крепкого кофе, принесенную горничной, все еще боролась с сонливостью, будто все ее естество противилось пробуждению, отказываясь погрузиться в реальность этого мира.
По совести говоря, ей просто не хотелось вспоминать о вчерашнем. Но куда от этого денешься? И как это, с великим смущением думала Шерил, пришло мне в голову выпить проклятый коньяк? Какого черта я просто не вылила его в раковину, если уж так приспичило лишать Сидни спиртного? Так нет, взяла и выпила сама. Да еще после дозы лекарства! Ведь от такого коктейля можно было просто сдохнуть!