Я не хотела прогонять Фатиму, Альмудену и уж подавно Теодора, и тогда Филипп подослал ко мне Педро де Раду. Тот заявил, что мне придется выбирать между ним и мавританками. Я выставила Раду вон. В качестве наказания муж снова запер меня в спальне.
Не добившись от меня покорности, Филипп решил прибегнуть к последнему средству. Он отправил своего посланника Мартина де Мохику с письмом к моим родителям. В этом письме Филипп между прочим сообщил, что я по нескольку раз на дню принимаю ванну, мою голову и что мои покои пропахли мускусом так, что невозможно дышать. Так он намекал, что я не только утратила здравый смысл, но и перестала отличать дурное от хорошего.
Филипп прогнал не только Теодора и мавританских рабынь, но и двенадцать самых верных моих слуг. Он удалил даже мадам де Галлевин. Ее место заняла Айленор де Пуатье, виконтесса де Фурне, злобная офранцузившаяся дама, возненавидевшая меня с первого взгляда. Кроме того, муж отослал обратно в Испанию моего духовника и перестал оплачивать мои расходы, заявив, что до сих пор не получил содержания, полагавшегося принцу Астурийскому. Возможно, я и вправду помешалась, но это чудовище не может быть моим Филиппом. Никто, кроме меня, не замечает подмены, ведь никто не знает моего мужа лучше меня. Я перестала вставать с постели. Я не стану принимать еду из рук Айленор де Пуатье и не позволю ей одевать меня. Если рядом со мной не окажется старых верных слуг, значит, не будет вообще никого. Я готова заморить себя голодом, лишь бы вернулся прежний Филипп, которого я люблю всем сердцем.
— У нас говорят: «Уличный фонарь дома не горит». Просто Хуана обнаружила в душе своего Филиппа темные стороны.
— Однако в глазах современников он был вполне нормальным человеком. Тогда как ревность Хуаны, ее необузданная натура и полная неспособность к притворству, главному оружию женщин той эпохи, превратили ее в козла отпущения, — заметил Мануэль. — Окружающим было проще заклеймить принцессу, чем понять ее, тем более что понимание не принесло бы политической выгоды.
— Но из-за перемены в Филиппе она перестала доверять самой себе. А тут еще нарастающая тревога, разрыв с родителями, измена мужа, потеря друзей… Бедняжка. Неудивительно, что ей стало казаться, будто у Филиппа есть двойник.
— Он стремился разлучить Хуану с теми, кому она доверяла. Бедной принцессе не хотелось думать, что весь этот кошмар происходит наяву, она была готова поверить в собственное безумие, хотя я, право, не знаю, что страшнее. К несчастью для Хуаны, и мужу, и отцу было выгодно объявить ее безумной. Двадцать третьего ноября тысяча пятьсот четвертого года, за три дня до смерти королевы Изабеллы, опираясь на свидетельство Мартина де Мохики, певшего со слов Филиппа, Фердинанд убедил жену изменить завещание. У смертельно больной королевы не было сил сопротивляться. По новому завещанию, в случае если Хуаны не будет в Кастилии или она окажется неспособной править, Фердинанд назначался регентом. Филипп помогал тестю в надежде, что вся власть достанется ему, но тот оставил зятя ни с чем.