— Я, право, не знаю. Мануэль, а ты что думаешь?
— Тетя права. Успех нашего плана зависит от того, насколько мы будем внимательны и дисциплинированны. Дисциплина прежде всего. Ты должна стать невидимой. Доверься нам, Лусия.
— И хватит об этом. Попробуй десерт, дочка. Я сделала карамельный пудинг.
После ужина мы с Мануэлем перебрались в библиотеку, и я переоделась в платье Хуаны, словно ничего не произошло.
Периоды любви и гармонии продолжались недолго, и мы с Филиппом снова превращались в заклятых врагов. Мой разум вел бесконечную борьбу с душой и телом, из которой я выходила обессиленной и потерянной, все больше погружаясь в пучину бесконечной тоски. Двадцать седьмого апреля тысяча пятьсот шестого года, когда наша армада пристала к берегу в Ла-Корунье, я еще не знала, что ношу под сердцем Каталину. Первоначально мы должны были сойти на берег южнее, в Севилье. Там Филипп планировал встретиться с герцогом Мединой Сидоньей и другими испанскими грандами, чтобы отправиться в Толедо, заручившись поддержкой не только немецких наемников, но и виднейших представителей кастильской знати. Однако в наши планы вмешалась погода. Мы опять едва не попали в кораблекрушение. Армада на четыре дня потеряла управление, и, чтобы спастись, капитану пришлось направить суда в Ла-Корунью. Жители крошечного городка, гордые тем, что королевская чета ступила на испанскую землю в их порту, сбились с ног, устраивая нам достойный прием.
Пока Филипп мечтал, как будет гарцевать перед новыми подданными на великолепном арабском скакуне, я раздумывала, что делать дальше. Я не собиралась оспаривать власть Фердинанда и не хотела, чтобы он принял наше появление за попытку переворота. По Саламанкскому договору, заключенному двадцать четвертого ноября тысяча пятьсот пятого года (вскоре после свадьбы моего венценосного родителя с Жерменой де Фуа, положившей конец союзу с Францией), мужу пришлось согласиться, что мы будем править вдвоем, а во владении отца останется половина королевства. Впрочем, этот договор, как и все остальные соглашения, подписанные Фердинандом и Филиппом, не стоил ломаного гроша. Ни один из них не собирался отступать. Противники вяло вели переговоры, собирая силы и готовя новые интриги. В этой игре я была главным козырем и собиралась сыграть на стороне отца, чтобы не позволить фламандцам покорить Испанию. А потому мне надлежало действовать с большой осторожностью, не позволяя себя обманывать и никому не давая ложных надежд. Я твердо решила не принимать королевских почестей до объяснения с отцом. Жители Ла-Коруньи были неприятно поражены, когда я отказалась принять ключи от города и подтвердить их привилегии; они не могли понять, чем оскорбили свою королеву. Успокоив будущих подданных, мы с Филиппом отправились во францисканскую обитель, настоятель которой предложил нам приют. Посовещавшись с Гутьерре Гомесом де Фуэнсалидой, эрцгерцог разослал известие о нашем прибытии во все уголки королевства. На следующий день в аббатство начали съезжаться испанские гранды, каждый со своей свитой и ратью. К моему ужасу, все они несли знамена Филиппа. Муж не упускал случая поиздеваться над моим упрямством и недальновидностью. «Твой отец сбежит из Кастилии, как только услышит, что мы приближаемся, — твердил он. — Забудь о нем. Знать давно устала от его самодурства и непомерных налогов».