Я заставил себя принять душ, сунул грязную одежду в стиральную машину, даже кожаное пальто. Включил эту дуру и подумал: с кондиционером для ткани я уже опоздал.
Зазвонил телефон. Я закурил, снял трубку и сказал:
– Алло.
Это была не Кики, но я услышал:
– Звонок из Лондона.
– Что? Киган?
– Угадал, парниша.
– Откуда у тебя мой номер?
– Позвонил в полицию, поговорил с говнюком по имени Кленси. Знаешь, приятель, я ему не понравился.
– Бог ты мой, вау, в смысле, привет.
– И тебе привет. У меня отпуск.
– Отпуск?
– Ну, каникулы, как пожелаешь. Собираюсь сесть на самолет.
– Сейчас?
– Точно. Ты ведь хочешь, чтобы я приехал, так?
– Конечно.
– Ладно, тогда сегодня в одиннадцать. Я буду в том пабе на набережной.
– Сегодня?
– Соберись, приятель, сегодня мы дадим жару.
Он повесил трубку. Я задумался о его приезде, потом решил:
– А почему бы и нет, черт побери?
И задолго до последнего вскрика
Робкий шепот
Пробивается,
Попросить о последней песне.
К.Б.
Если мне и снилось что-то, то плохое. Я проснулся в холодном кокаиновом поту и пробормотал:
– Приехали!
Потом протянул руку к Кики, коснулся башмаков от «Бэлли» и прошептал:
– Och, ochon.
Что в переводе с ирландского означало: «О, как, блин, мило».
Разве не так? В своем старом черно-белом шоу Джеки Глисон всегда начинал эпизод с «Надо же, как мило». Я заполз под душ, сделал его максимально горячим и терпел, пока не полегчало. Проверил свой гардероб и услышал припев, который наркотики шептали Ричарду Прайору «Слегка погрустнел, Рич?»
Я надел белую футболку, во всяком случае, она когда-то была белой, брюки и новые ботинки. Они пришлись по ноге идеально, о чем я пожалел, потому что острее почувствовал вину перед Кики.
Алкаши, как поется в песне, самые странные животные на планете, ходячие противоречия. Крис Кристофферсон написал лучшие строки о пьяном отчаянии. Он сам олицетворял «Осознание» Де Мелло. Если вы повнимательнее прислушаетесь к песне «Наступает воскресное утро», вы поймете, что это гимн алкоголиков. Особенно если до вас откуда-то доносится запах жареного цыпленка. Пожалуй, никогда раньше я так не ощущал одиночества. Лондон, дождливый воскресный день, все пивнушки закрыты, ты борешься с ветром на Лэдброук-гроув, и тут, на секунду, до тебя доносится запах домашней еды. И ты понимаешь, в какой ты глубокой жопе.
Я спустился в кухню и взглянул на часы: восемь сорок пять. Вскипятил чай, нашел сухой тост, умудрился съесть немного. Что-то меня тревожило. Решил, что лучше попытаться. Нашел телефонный справочник и набрал номер:
– Алло!
– Добрый вечер, это гостиница «Империал», чем могу вам помочь?