Бонапарт покачал головой.
— В этой жизни так мало счастья. У вас есть прекрасная женщина, которая любит вас, — голос его стал хриплым, а глаза смотрели куда-то вдаль. И Дэниел понял, что Бонапарт говорит о делах, близких его собственному сердцу. — Да, она любит вас, а вы любите ее. Как легко объединяются сердца. Знайте, что первый консул Республики завидует вам.
Дэниел от удивления замер. Этот солдат, этот завоеватель обладал романтичной натурой поэта.
Натурой, которая болезненно переживала предательство своей жены.
— Я очень люблю ее, — прошептал Дэниел, прижимаясь лбом к решетке и произнося слова, которые так хотела услышать Лорелея.
«Когда? — лихорадочно соображал он. — Когда я отдал ей свое сердце?». А только что он обещал отдать свою жизнь, чтобы спасти ее. И это, Ворон-то, бездушный наемник, вечный бродяга? Когда ее жизнь стала для него важнее собственной? И почему он больше не боится признать все это? Но признать ошибки никогда не поздно. «Лишь бы не было поздно их исправить», — невесело подумал Дэниел. Лорелея легко проложила себе дорогу в его сердце, зажгла пламя в холодном-пепле, вдохнула жизнь в мертвую душу.
— Мне-то какая от этого польза? — спросил Дэниел. — Я сижу в тюрьме, меня обвиняют в организации побега заключенного.
— Здесь вы ошибаетесь, мой друг. Не только в этом. В Шантэрэне был убит человек. Вы отвечаете и за это преступление.
Дэниел хотел уже возразить, но заставил себя отказаться от этой мысли. Чтобы спасти свою собственную жизнь, ему придется выдать Сильвейна. Но они с Сильвейном делали одно дело.
— Значит, вы хотите позволить якобинцу расправиться с невинной девушкой и прибрать к рукам сокровища Людовика? — спросил Дэниел.
— Вы слишком быстро забегаете вперед. Прежде чем я приму решение, нам нужно еще кое-что обсудить. Старый каноник, отец Ансельм, обвиняет вас в убийстве одного из его братьев.
— Я действовал в целях самозащиты, — заявил Дэниел. — Отец Гастон был роялистом. Он защищал Лорелею. Мне кажется, он мечтал выдать ее замуж за благородного человека, чтобы не разбавлять королевскую кровь Лорелеи кровью простолюдина. Бонапарт нахмурился:
— Глупая мечта.
— Конечно, но, должно быть, отец Гастон верил в нее. Он поплатился за это своей жизнью, — Дэниел вспомнил о священнике, который летел с обрыва с пронзенной стрелой грудью. — Ей-богу, в конце концов, мы преследовали одну и ту же цель — защитить ее жизнь, — прошептал он. — Почему мы не могли делать это вместе?
— Тайны, — пробормотал Бонапарт. — Они убивают, как яд.
Наступила тишина. Дэниел ждал.