Первый консул пристально взглянул на Дэниела.
— Регул, говорите? — наконец заметил он. — Я уже давно не вспоминал эту историю. Мне бы хотелось увидеть, есть ли у Ворона честь.
Два дня и двести миль остались за спиной Дэниела. У него болело все тело, когда он слез с седла и привязал своего стройного серого скакуна у ручья. Вечернее небо отражалось в темной глади воды. Все чувства притупились от усталости. Дэниел споткнулся на берегу, упал лицом в холодную воду и принялся жадно пить. Немного придя в себя, он поднялся на ноги и ослабил подпругу седла, давая отдых измученному дорогой животному. Жеребец пронес Дэниела через предместья и леса, луга и болота.
Время от времени они останавливались, чтобы позволить себе лишь час отдыха.
Но в этот вечер Дэниел почувствовал, что животное уже на пределе своих сил. Он набрал целую охапку сухих листьев и обтер упругую, взмыленную шкуру скакуна, мгновение, наслаждаясь запахом резкого пота. Из седельного вьюка достал мешок подслащенного овса и поставил его перед мордой коня.
— Отдохни, мой друг. Позже я напою тебя, — он бросил взгляд на быстро темнеющее небо. — Как жаль, что мы можем потратить на отдых только несколько часов, — Дэниел поднялся вверх по берегу и улегся на землю в тени ветвистой ольхи. Среди моря всевозможных трав покачивался голубой лен и маки. Листья ольхи трепетали у него перед глазами.
Несмотря на свою усталость, он размышлял о событиях последних двух суток. Это Исамбар отпер замок его камеры. Охранник шепотом сообщил Дэниелу, что Жозефина наконец побеждена.
— Ее сослали в Мальмезон — уединенное загородное поместье, — сказал Исамбар. — Я слышал, что тайник со швейцарским золотом был обнаружен и возвращен в Берн.
Дэниел знал, что однажды Бонапарт отзовет ее назад, в очередной раз, воспылав к ней странной, всепоглощающей страстью. Но эта кража вбила клин между ними. Жозефина совершит еще больше ошибок, амбиции Бонапарта возрастут.
Дэниел положил рядом с собой лук, стрелы и охотничий нож — все было выдано ему за воротами Парижа.
Сквозь листву проник свет первых звезд. Жеребец довольно заржал, и Дэниел услышал, как захрустело зерно на зубах животного.
Шумный Париж остался далеко позади. Здесь же стояла глубокая тишина, нарушаемая лишь трелями соловья и пением цикад. Дэниел вдыхал запах сырой земли, прислушивался к журчанию быстрой воды в ручье, любовался алмазным блеском далеких звезд на холодном чернильном небе.
«Лорелея, — подумал он. — Я люблю тебя. Я иду за тобой». Она покорила его сердце и разум тихой красотой. Любовь к этой необыкновенной женщине проникала в каждую клеточку его существа. «О чем же я мог думать раньше, до нее?» — вспоминал Дэниел и не мог вспомнить. Он был ничем и никем. Любовь к ней придала его жизни цель; она придаст значение и его смерти, если ему будет суждено умереть.