— Так, это ежик нарисован… Натурально! А это что? Орел? Самолет?
— Голубь…
— Бомбу на вас не сбросил?
— Я перепишу, ― сказал Юра смущенно.
— Пойдет и так, — после короткого раздумья махнул рукой Ковалишин. — Не надо бумагу портить. Только в следующий раз серьезней к своим обязанностям относиться следует. Воздух — это что? Самолеты. Может быть, кружил над лесом разведчик, фотографировал… Это важно.
— Даже звука самолета не слышали.
— Ну и слава богу. — Ковалишин поглядел на вырванный из блокнота листок, сложил вчетверо, спрятал его в нагрудный карман мундира. — Значит, так. Сейчас пойдем в роту. Повечеряете и никуда, — слышите? — никуда не отлучаться, спать не ложиться!
Лицо Юры расплылось в самодовольной улыбке.
— Что я тебе говорил, Селиверстов? Видишь, все по–моему выходит.
— О чем это вы? — поинтересовался взводный. Они уже шагали к дороге.
Ответил не Коломиец, а Селиверстов.
— Да это он говорит, будто сегодня ночью самолеты прилетят, гостинцы будут сбрасывать. Правда?
Ковалишин резко повернулся к Юре.
— Откуда тебе известно? — почти испуганно спросил он. — Кто тебе сказал?
— Никто не говорил, — пожал плечами Юра. — Сам догадался.
— Как это — догадался? — не отставал взводный. Он остановился и строго, с возмущением смотрел на бойца.
— Чего же тут хитрого? — пожал плечами Коломиец. — Во–первых, много секретов выставили для наблюдения. Это неспроста, значит, к чему‑то готовятся, чего‑то остерегаются. Кроме того, первая рота уже три дня на Черное болото ходит, площадку там чистят, хворост для костров заготовляют. А сейчас приказ — повечерять, спать не ложиться, быть на месте…
Похоже было, что у взводного даже дух перехватило, когда он услышал такие рассуждения. И не удивительно: ведь все, что касалось времени прибытия самолетов с Большой земли, а также места, где должны быть сброшены привезенные ими грузы, командование отряда обычно держало в строжайшей тайне, в которую до последнего часа были посвящены всего лишь несколько человек. И вот тебе на ― этот сопляк, Художник, которому никто ничего не сообщал, предсказывает, что и где именно должно произойти этой ночью. А опровергнуть его рассуждения трудно, его выводы логичны. Кажется, Ковалишин не на шутку рассердился.
— Вот ты какой, Художник. Распустили языки, холера вашей маме. Какое твое дело, куда и за чем ходит первая рота? Тебе дали задание — выполняй! Так нет, он рассуждает, философствует. Вот доложу капитану, тогда узнаешь.
Юра молчал. Он чувствовал себя виноватым, но не обижался на справедливый выговор взводного. Действительно, ему следовало бы держать язык за зубами и не высказывать своих предположений. Но в глубине души Юра торжествовал: выговор, полученный от взводного, только подтверждал его догадку. Теперь‑то он не сомневался, что этой ночью прилетят с Большой земли самолеты и сбросят на площадку у Черного болота тюки с оружием, боеприпасами, обмундированием и, конечно, почтой. Замечательно! Вот хлопцы будут рады…