— Я думаю, что, возможно, тот старик — паломник, шедший посетить наш храм, преподобный отче.
— Ты не можешь пока его так называть, он еще не стал храмом. В любом случае твой старик — не паломник и не шел сюда. И в ворота наши не заходил, разве что дозорный спал. Однако послушник, бывший на часах, клянется, что не спал, хотя и признает, что в тот день его сильно клонило ко сну. Так в чем, по-твоему, дело?
— Если преподобный отец настоятель позволит, я сам несколько раз дежурил на часах.
— Ну и?..
— Понимаете, в яркий, солнечный день, когда вокруг не движется никто, кроме ястребов, через несколько часов начинаешь следить лишь за этими ястребами.
— Так вот чем ты занимаешься! Вместо того, чтобы глаз не спускать с дороги!
— И если слишком долго смотришь на небо, то как будто бы отключаешься — не спишь, нет, а становишься вроде как завороженным.
— Значит, вот что ты делаешь, стоя на часах? — рассердился настоятель.
— Не обязательно. Я хочу сказать, если бы так оно и было, я бы не знал сам. С братом Дж… м-м-м, ну с одним из братьев, которого я сменял, случилось то же самое. Он даже не знал, что пришло время сменяться с поста. Он сидел там, в башне, и пялился с открытым ртом на небо. Как бы в забытьи.
— В один прекрасный день, когда ты будешь в подобном «забытьи», прискачет отряд язычников из Юты, перебьет садовников, порушит оросительную систему, вытопчет наш урожай и засыплет камнями колодец, прежде чем мы начнем защищаться. Почему у тебя вид такой странный? Ах да, я забыл совсем — ты ведь сам родом из Юты. Но неважно, может, ты и прав насчет дозорного в том смысле, что он мог проглядеть старика. А скажи, ты уверен, что это был самый обыкновенный старик и ничего больше? Не ангел? Не блаженный?
Послушник в задумчивости поглядел в потолок, потом быстро взглянул на своего правителя:
— Разве ангелы или святые отбрасывают тень?
— Да… то есть нет… Откуда мне знать! Он что, отбрасывал тень?
— Отбрасывал. Такую маленькую тень, ее едва было видно.
— Как так?
— Ведь был почти полдень.
— Идиот! Я не прошу тебя рассказывать, какой он. Я и так это знаю, если ты вообще его видел. — Настоятель Аркос несколько раз с силой ударил по столу. Единственное, что я хочу знать: ты, именно ты, ничуть не сомневаешься, что это был самый обыкновенный старик?
Подобный поворот дела озадачил брата Френсиса. В его голове не существовало четкой границы между обычным порядком вещей и сверхъестественным. Между ними как бы пролегала некая промежуточная полоса. Существовали вещи совсем обычные и существовали вещи совершенно необычные. Но между этими двумя крайностями находилась область смешанная (для Френсиса) — противоестественное, где просто земля, воздух, огонь или вода начинали вести себя не как простые вещи, а как Вещи. Для брата Френсиса эта область включала в себя все, что он мог увидеть, но не мог понять. Френсису невозможным представлялось «ничуть не сомневаться», как требовал от него настоятель, в том, что он все правильно понял. Таким образом, задав этот вопрос, аббат Аркос невольно погрузил Френсисова паломника в эту сумеречную область, в то знойное марево, из которого впервые появился старик, в ту самую промежуточную зону, где паломник очутился сразу же после того, как вся Вселенная сузилась и в ее центре царило одно — еда на вытянутой ладони.