Я не нашла в себе смелости пуститься в объяснения, и мама сделала это за меня.
— Америкашки принимали у себя…
Америкашки! По какому праву она называла их так? Откуда этот презрительный тон? Ну и вид был у нее, бедной дорогуши, с ее заячьей губой! Почему же она чувствовала себя выше Рулендов? Я угадывала, что людям, усвоившим раз и навсегда готовые идеи, нелегко понять других.
— …Они там набрались, и один стал приставать к Луизе, она залепила ему пощечину…
Глаза Артура сверкали диким торжеством.
— И само собой, хозяева ее выставили?
— Нет, она сама убежала!
Он был немного разочарован, но нашел выход.
— Я всегда знал, что этим кончится.
— Почему ты так говоришь? — возмутилась я.
— Я вспоминаю то воскресенье, когда ты кобелилась перед ними в саду… Да я с самого начала говорил, что все они — грязные твари.
Как бы охотно я вцепилась ногтями ему в глаза.
— Я покажу им завтра, этим заморским птицам, где раки зимуют!
— Они здесь ни при чем. Пьяный гость может случиться в любой компании!
— Ты смотри-ка, она их еще защищает! — ввернул Артур. — Что же ты, красавица, явилась сюда в такой час, если ты так за них держишься?
— Ах, так! Тогда я возвращаюсь!
Я была уже у двери, когда мама схватила меня за руку.
— Отправляйся в свою комнату!
— Но…
— Немедленно!
Я казалась себя десятилетней. Я подчинилась.
Моя комната средних размеров, но из-за отсутствия почти всякой мебели — там только узкая железная кровать, стул и вешалка — она кажется просторной. Я плакала, раздеваясь. В комнате пахло сыростью, заплесневевшими обоями. Простыни были ледяными, а когда я поворачивалась в кровати, ее сотрясала то и дело выскакивавшая пружина старого матраца. Я мечтала провалиться в сон. В моем состоянии окунуться в небытие было пределом мечтаний. Мне хотелось забыть о Джессе Руленде и его полном отчаянии взгляде, об ошеломленном выражении на лице мадам, когда лампочка на потолке осветила ее, лежавшую полуголой под генералом… Еще какие-то лица крутились в бешеном танце в ночной темноте — мой кавалер, крепыш в очках, француз с проволочной пробкой в глазу… Мне слышались подирающий по коже звук раздавленного стекла под ногами танцующих, завывания чернокожих певцов со стопки пластинок на автоматическом проигрывателе. Колеблющееся пламя свечей меняло знакомые очертания предметов. Когда я погрузилась в сон, все участники вечеринки виделись мне мертвыми, и только церковные свечи озаряли их окаменевшие маски.
— Луиза!
Голос мамы, делавшийся странно пронзительным, когда она принималась кричать.
Я тут же проснулась, снова оказавшись лицом к лицу с ночными кошмарами. В комнату пробивался тусклый свет. Сквозь окно были видны трубы химического завода, выплевывавшие коричневатый дым.