— Ты меняешься.
Рамиро перехватил ее ладонь.
— Это неизбежно.
Она безнадежно пожала плечами и стала, чуть прищурившись, смотреть на море.
— Я помню, каким ты был мальчишкой. Замкнутым и настороженным, словно маленький зверек. И вместе с тем спокойным. Восхитительно спокойным. Я иногда думала, испанская ли в тебе кровь. Ведь я читала сказания о деяниях отважных идальго, защищающих честь семьи или спасающих юных дев от смерти и бесчестья. Или хотя бы о том чудаке, оседлавшем старую клячу и сражавшемся с ветряными мельницами. А ты был не таков. Мне казалось, что у тебя душа камня, а не рыцаря. Душа мха или дерева, как будто ты растешь здесь, на склоне. Но потом я поняла, что ты просто не такой, как все они. В своей манере ты по-особенному страстен. Когда я слушаю, как ты говоришь там, на советах…
— Ты все время приходишь.
— Как я могу не приходить? Матери не всегда интересно, а для меня это больше, чем интерес. И я хочу слушать тебя. — Она рассеянно перебирала его волосы. — Ты будешь мудрым правителем, если тебя изберут. — Леокадия усмехнулась. — Рамиро I.
— Не говори так, — жестко оборвал он. — Отец проживет еще очень долго. Вряд ли я взойду на трон раньше, чем мне исполнится пятьдесят. Если вообще взойду.
Черные глаза Леокадии сверкнули.
— Либо уступишь трон мне.
— Почему мы все время говорим о троне? — раздосадованно спросил Рамиро. — Мне хватает этих бесед на совете.
— Ох уж этот совет. Он тебя с ума сводит. Неужели ты не хочешь продаться французам за мешок зерна?
— Леокадия!
— Я шучу, милый. Милый, чудесный мой брат. — Прохладные пальцы коснулись его затылка. — Ты так смешон, когда воспринимаешь мои шутки всерьез.
— Смейся, дорогая сестра, смейся. Только не слушай глупцов.
— О, но ты-то, конечно, умный.
— А ты сомневалась? — едва заметно улыбнулся Рамиро.
— Как я люблю, когда ты так делаешь, — сказала Леокадия, пристально на него глядя.
— Как?
— Вот так. Когда у тебя дрожат уголки губ, словно ты силишься сдержать улыбку. И не улыбаешься в итоге. Почему?
— Я серьезный и занудный…
— Ну хватит, Рамиро! Шутка устарела.
— Ты сама ее часто повторяешь.
— Я женщина, и мне охотней отпустят маленькие грехи вроде этого. Кардинал де Пенья на них только рукой машет.
— Я вижу, у вас с кардиналом дружба.
— Рамиро! — засмеялась она. — Ну перестань!
— Я чувствую себя свободным, — сказал он, — свободным сейчас.
Леокадия смотрела так, словно он сказал нечто особо приятное.
— Со мной? — уточнила она.
— С тобой и здесь.
— Можно остаться тут навсегда.
— Мы и так останемся тут навсегда. Возможно. Мох и деревья, или как ты говорила? — Вот не вовремя вспомнилось про ее замужество. — Скажи… Я все думал об этом с момента моего отъезда во Флоренцию. Тогда, на балу, ты призналась, что была влюблена. И что тот, кому ты сделала подарок, не оценил твоих чувств. Это правда?