— Тебе нужно побриться, — сказала она.
Рамиро перехватил ее руку.
— Не держи на меня обиды, сестра. Я во власти иллюзий. Но сейчас это все неважно, главное — чтобы остров продолжал жить, не подозревая, будто у него есть какие-то беды. Не сердись; иногда я говорю глупости.
— Все мужчины временами и говорят, и делают глупости, — прошептала она; этот шепот заставлял волноваться, будто с тобою говорит русалка. — Может быть, ты сделаешь еще какую-нибудь глупость, Рамиро? Ты способен на безрассудство?
Он отодвинулся и невесело улыбнулся.
— Будь я способен на безрассудство… все было бы по-другому.
— Я полагаю, мы сейчас говорили с тобой о разных вещах, — промолвила Леокадия, выдержав паузу, и скрестила руки на груди. — Ладно, мой хороший брат. Я не хочу больше болтать о загадках и тайнах, и о таком бесполезном чувстве, как любовь. Поговорим о делах. Пока тебя не было, в городе стало не слишком спокойно.
— Лоренсо мне ничего не говорил. — Рамиро сидел, упираясь рукой о землю — надежную, теплую землю.
— Лоренсо, по всей вероятности, еще не успел ничего узнать. Мне говорили, что в городе есть недовольные. Его величество слишком уж подраспустился в последнее время. Закатывает балы, каждый день во дворце танцы и салют, а те корабли, что есть, ветшают; в городе уже много лет не обновляли дороги; налоги растут. Рассказывают, что ропщут и рыбаки, вынужденные сдавать чуть ли не половину улова королевским поставщикам, и лавочники, которых обложили со всех сторон — налог на помещение, налог на торговлю поднят чуть ли не вдвое… Так недолго и до революции.
— Черт возьми! — не сдержался Рамиро. — Отчего в последнее время все вокруг меня твердят о революции?!
Леокадия полоснула по нему взглядом и, вцепившись тонкими пальчиками в ворот рубашки, дернула к себе поближе.
— Потому что ты идеалист, милый! — Она оттолкнула его от себя. — И не понимаешь, как далеко все зашло!
— Не держи меня за дурака, — хмуро сказал Рамиро. — Я вижу. Я все вижу.
— Тогда сделай что-нибудь! Или позволь мне, я сделаю!
— За спиной у отца?
— Твоему отцу нет дела до королевства! — выкрикнула Леокадия. — И до нас всех! Он трахает мою мать в своих роскошных покоях, он покупает ей наряды, как только она попросит, он заказывает побрякушки мне, стоит лишь бровью шевельнуть, он покупает товары с материка, и в гавани Маравийосы день ото дня больше чужих кораблей — а наших не прибавляется! — Она визжала, как площадная торговка, но ярость не портила ее, даже такая примитивная. — Скоро все будет так, как во Франции, как и говорит граф Сезан! Мы перестанем нравиться народу, и народ скажет нам «нет». Демократические веяния очень сильны, дорогой Рамиро, в последнее время все просто помешались на демократии.