Эта проходная комната диктовала свои правила. Нельзя было медлить ни минуты. Ломая ногти, Марина принялась судорожно расстегивать мелкие пуговицы на блузке, с трудом выворачивая их из тугих петелек. На нервной почве Алексей так же мучительно путался с петлями на манжетах рукавов своей рубашки. От телефонного звонка они оба подскочили так, что ударились лбами.
— Мы что-то не то делаем… — простонала Марина, потирая лоб.
Алексей смотрел на телефон, как на врага.
— Не будем снимать трубку, — сказал он, содрал с себя рубашку и осторожно через голову стащил с Марины блузку. — Мы делаем то… Когда любовь, тогда все правильно… Мы не виноваты, что обстоятельства таковы… Если бы я мог, то устелил бы свой диван каким-нибудь персидским ковром, но приходится довольствоваться тем, что есть. Я люблю тебя, Марина, и это искупает все. А если и ты меня любишь, то вообще все идет так, как и должно…
— Я люблю тебя, — уже совершенно бесстрашно подтвердила Марина.
Телефон издал последние трели и затих. Алексей спустил с плеч молодой женщины лямочки бюстгальтера и приник губами к ее груди. Она поняла, что никогда в жизни еще не испытывала такого сильного желания слиться в единое целое с мужчиной. С Павлом она заставляла себя и мучилась этим. Даже в моменты наслаждения, которые она все-таки испытывала, ее не покидало ощущение, что оно искусственно и никак не связано с мужчиной, который ее обнимает. Теперь же все было по-другому. И Марина принялась быстрыми движениями снимать с себя остатки одежды уже не потому, что они находятся в проходной комнате и нужно спешить. Ее подгоняла с небывалой силой разгоревшаяся страсть. И Алексей понял ее правильно. Он сделал все, чтобы она запомнила их первую близость навсегда. Он будто забыл о себе. Будто бы все, что происходило на старом узком диване, нужно было только женщине. Будто только ее тело нуждалось в ласках и поцелуях. Когда запекшимися губами Марина едва смогла выдавить:
— Как же я люблю тебя… — только тогда Алексей, казалось, вспомнил о себе.
— Ты… моя жена… не Пашкина… — сумел еще выдохнуть он, и после этих слов для них уже не существовало ничего, кроме объятий.
Длинные Маринины волосы опутали плечи и шею Алексея. И вся она, Марина, оплела его руками и ногами, которые, казалось, стали чересчур длинными и, возможно, даже выпустили еще и ползучие побеги, чтобы крепче обнимать его и не отпускать от себя никогда. А с опухших губ ее будто сошла защитная пленка, и ими стало можно ощущать, как течет по сосудам Алексея кровь и как волнами исходит из самых глубин его сердца неугасимая любовь к ней…