Она налила себе еще полстакана, но вдруг отодвинула.
– И всегда было понятно, что ты жалкий урод, – сказала она. – ...Знаешь, как мы смеялись с ним, когда ты сначала приходил сюда, звонил в дверь, потом внизу стоял, глазел на окна, а я тебе язык показывала из-за шторы...
– А Слатитцев что показывал? – спросил я, помолчав.
– Клоун, – заключила она и все-таки выпила свой вискарь, на этот раз вовсе не морщась.
– И еще случай был, когда ты собирался приехать, а я сказала, что тут мама, – продолжила Аля, пьянея и оттого становясь отважной. – И когда ты спросил: «Твоя мама не в себе?»... А это он зашел, – Аля кивнула на Слатитцева. – И уговорил меня это сделать, пока ты едешь. Я так возбудилась тогда... Возбудилась, что ты, может быть, в подъезде уже. И ты позвонил еще раз, а я уже пошла в ванную, из меня текло... я подцепила все, что натекло, запустила руку под кран, одновременно говорила с тобой по телефону, а с пальцев все не смывалось никак, как белые водоросли свисало.
Аля даже показала, как она держала пальцы. Я долго смотрел на пальцы, а она все пошевеливала и потирала ими под невидимой водой.
Почему только мне так плохо. Пускай и Слатитцеву будет плохо, подумал я.
– У тебя и еще кто-то был, наверное, – сказал я, когда она опустила пальцы.
– Да, был. Был! – ответила Аля, и по ее ровному голосу было видно, что она не врет.
Я посмотрел на Слатитцева, но он, как показалось, и не думал огорчаться.
– Кто? – спросил я Альку.
– Да мало ли кто. Много. Кому давала – тот и был.
– Кто?
– Кто угодно. Даже полицай был... неподалеку работает. В обед заходил ко мне суп пожрать, который ты варил. Пересаливал всё время, кстати.
– Полицай?
– Полицай-полицай.
– Носка у него не было во рту?
– Какого? – Аля впервые за долгое время посмотрела на меня.
– Черного. Носка или обрывка носка?
– У него во рту ничего не было, – сказала она. – У меня было.
Я замахнулся на Алю, тут же в кухню – все еще с раскрытым ртом – бросился Слатитцев. Он получил в зубы и, сшибая табуретки, выпал обратно в коридор.
Сидя у него на груди, я некоторое время с наслаждением бил его по глазам и по лбу.
Слатитцев оказался не столько сильный, сколько упрямый парень: лица не прятал и, не переставая, левой рукой меня тыкал в бок, а правой больно, по-гусиному щипал за ляжку, как будто хотел выщипать из меня весь пух.
Аля пыталась стянуть меня со Слатитцева, но, кажется, сама ударилась лицом о мой кирпичный затылок.
В конце концов я поднялся и, потоптавшись над неопрятным телом, вернулся на кухню.
Вымыл там руки под краном, вытер их полотенцем.