– Потом храню эти цифры в голове и не помню их предназначения –17, 31, 73, 126... Никак не могу забыть. Не знаешь, что делать с этими цифрами?
Определенно, сегодня у меня открылись невиданные способности – я стал слышать и видеть по телефону то, что слышать и видеть невозможно.
Аля закусила губу.
– Ты думаешь, я хотела делать с тобой... все эти вещи? – сказала Аля, едва разжимая губы, чтобы не закричать. – ...Может быть, и хотела, но это неважно. Я хотела принадлежать тебе. Вся, целиком.
Я еще немного подержал трубку возле уха. Вспомнил ощущение ботинка в руке и вдруг пожалел, что тогда не ударил этим же ботинком ее по губам. Сначала его, потом ее. Сначала его, потом ее.
А теперь уже нет того ботинка под рукой, и до губ не дотянешься. Ну и нечего тут обсуждать.
– Чего это вы убежали тогда? – спросил профессор, ласково разглядывая меня.
Похоже, ему симпатизировало, что я тоже в некотором смысле сумасшедший.
Я секунду молчал, глядя в сторону, потом вдруг клацнул зубами – у меня впервые в жизни получился такой звук.
Профессор удовлетворенно кивнул, словно получил желаемый ответ.
На зубах остался железный вкус, и я еще минуту облизывался и гонял слюну из щеки в щеку. Когда я произнес первую фразу – фраза потекла у меня изо рта.
– Это дело раскрыли, вы знали? – спросил я, обильно сглотнув и оттого поперхнувшись.
Долго откашливался.
– Я уже пять минут наблюдаю ваши всевозможные физиологические реакции, – сказал Платон Анатольевич. – Слюновыделение, тик, нервический кашель... Это любопытно. Вы не перегрелись этим летом? Может быть, у вас мозг, как желток, сварился уже...
– Раскрыли дело! – повторил я. – Я влез в Интернет и все прочитал в новостях! Не было там никаких детей в Велемире, всё это примнилось кому-то! Там произошла очередная дурная кровавая бытовая история – не более того!
Профессор покивал головой с таким видом, словно только что спросил меня, о чем я волнуюсь в последнее время, нет ли у меня тяжелых сновидений и мыслей о суициде, а я ответил, что только такие и есть.
Мы стояли на детской площадке возле его дома.
Дети качались на качелях.
Когда я снова начинал кашлять, они приостанавливались и ждали, словно мой кашель мешал им отталкиваться от земли и прикасаться к земле.
Сидевшая на лавочке пара поднялась и ушла. Ничего, я вас уже заразил. Через семь лет проснетесь рядом и ужаснетесь от полнокровной ненависти друг к другу. А это я вам накашлял, я.
Поспешил на их место. Ноги меня не держали.
На лавочке еще было тепло, только я успел забыть, кто сидел здесь – юноша или девушка, от этого зависело, что мне испытывать: желание пересесть левее или нет.