– Я подумаю, – сказал наконец Слатитцев.
– Попробуй, – не сдержался я.
Тот предпочел сделать вид, что не услышал меня.
Перезвонили мне, впрочем, уже вечером.
– Здравствуйте, с вами говорят из Администрации президента. Готовы принять звонок?
– Всегда готов. Звоните.
– Соединяю, – равнодушно сказали мне.
В трубке было слышно, как знакомый голос кому-то что-то выговаривал – судя по четкости речи, тоже по телефону, но по-другому.
Потом голос умолк, и в моей трубке возникло раздраженное дыхание.
– Слатитцев, ты, что ли? – опередил я.
Сам при этом думал: а вот если он звонит жене по городскому, ей тоже сначала сообщает телефонистка, что сейчас с ней будут говорить из Администрации президента? Или у Слатитцева нет жены?
– Привет, – ответил он недовольно, как будто я не имел никакого права его узнавать. И замолчал, раздумывая, а не положить ли трубку вообще.
– Говори, не стесняйся, – поддержал я его.
– Велемир согласен встречаться, – сказал он, недовольный сразу и мной, и собой.
– У меня не прибрано, не могу его принять, – кисло пошутил я, с раздражением раздумывая о новомодной привычке называть своего руководителя по имени, без отчества. Этим одновременно подчеркивается и демократичность руководителя, и собственная близость к нему подчиненного. Имя при этом должно быть полным, безо всяких там ласкательных суффиксов и уменьшительных форм, что в свою очередь означает безусловное уважение подчиненного к руководителю.
– Хватит, – помолчав, выдавил Слатитцев. – Жду тебя возле Запасской башни завтра в 11:45.
И кинул трубку, не попрощавшись.
А то бы я успел еще что-нибудь сказать. Я же тоже должен подчеркнуть, что это тебе он Велемир, а мне...
А что мне?..
Я стоял с телефоном в руке и разглядывал свое отражение.
В зеркале, за моей спиной, прошла жена: бледная щека, прямой взгляд, высоко поднятый подбородок.
Сегодня всё та же жара, что и вчера.
Каждая крыша раскалена, как сковорода. На куполах церквей можно жарить мясо или глазунью. По улицам бродят собаки, мечтающие облысеть.
Липко мне.
Слатитцев выбежал весь расстегнутый. Расстегнут был пиджак, еще несколько – вроде бы четыре – верхних пуговиц рубашки и один из рукавов. Я с сомнением скосился Слатитцеву на ширинку, но ее в ту секунду закрывала пола пиджака. Вид у него был такой, словно у меня нынче свадьба, а он мой старший брат и ради святого дня прощает мне мою несусветную глупость.
Он что-то показал дородному полицейскому на посту возле ворот и попросил у меня паспорт.
Я достал документ, там как раз первая страница отрывается, еле висит. Пока меня пинали хачитуряны во дворике, едва не отвалилась. Хорошо еще паспорт не забрали тогда из кармана...