Чёрная обезьяна (Прилепин) - страница 52

– Вы кушали?

– Не кушали!

– Кушали!

Дальше они некоторое время разговаривали между собой:

– Мы кушали днем, а сейчас уже вечер! – терпеливо пояснял сын.

– Кушали, кушали! – не вникала в пояснения дочь.

– Ничего не понимает, – пояснил сын сам себе.

– Кушали, кушали, – повторяла дочь громко.

– Мама дома? – шепотом спросил я.

Они, наконец, совпали в ответах:

– Нет! Мама ушла!

– Отлично. Очень хорошо. Бегите в комнату к себе. Я сейчас вам пельмешки сварю.

За обедом они предложили посмотреть азбуку.

Отправив в каждый рот по измазанному майонезом пельменю, я сходил за книжкой.

– А я уже буквы знаю, – хмуро сообщил сын, словно догадываясь, что многие знания не принесут радости.

– И я знаю буквы, – оповестила дочь.

– Ты еще не все знаешь. А я все, – поправил он.

– Знаю, знаю, – вновь не вникая в его замечания, сказала она.

– Ну-ка, посмотрим, – сказал я и раскрыл азбуку.

Она была необычной – буквы там располагались не в алфавитном порядке, а вразброс, только начиналось с «А» и заканчивалось «Я», а дальше всё шло наперекосяк, будто в строгий порядок букв упал камень и все рассыпал.

Букву «А» иллюстрировала девушка, которая, раскрыв пухлые Алькины губы, повторяла: «А... А... А...»

– Какие слова на «А»? – спросили у меня, и я чуть было не назвал одно имя.

– А... – завис я с этим именем на губе и, перебирая какую-то «аэролябию», бессмысленную «ассу» и не нужную никому «аритмию», долго не мог вспомнить ни одного нормального слова, начинающегося с первой буквы алфавита.

– Автобус! – подсказали мне. – Арбуз! – и ткнули пальцем в арбуз на картинке, который был больше, чем автобус.

– Действительно, – согласился я.

После «А» шло «У», почему-то с той же девушкой, тихо повторявшей: «У... У... У...»

Вокруг девушки в беспорядке валялись утюг, улей и бежала прочь жизнерадостная утка.

Я эмигрировал с этой страницы на «О», но там увидел то же в блаженной бессмысленности застывшее лицо, сделавшее губы кружком «О... О... О...»

Я молча смотрел в эти губы. На картинке можно было различить розовый язык.

– Пап, пельмени, – попросили, наконец, дети.

У них даже майонез на мордочках засох и заветрился, пока я смотрел в рот с буквой «О».

Мы сжевали еще по паре пельменей и пошли к согласным.

Иллюстрацией к букве «С» была соха, которую я последний раз видел четверть века назад. Для доедающих пельмени соха имела столько же смысла, сколько синус или секвестр.

На букву «М» нам, естественно, показали мышку.

– «Мышка рыла норку, – прочел я вслух. – Норка мала. Норка суха».

– Какой неприличный текст, – заметил я сипло и снова отлистнул к губам, повторяющим: «О... А... О... У...».