Возле крепостной стены разрубали бревна пополам для провалившихся половых плах на верхнем ярусе. Мастеровые чинили деревянные ступени.
Мальчик попытался миновать их.
– Куда? – спросили мальчика недовольно.
– Там мой отец, – соврал он.
Его знакомый солдат сидел и гладил свою хромую ногу. Вокруг всё было сыро от крови, и мальчик не решился сесть и лишь попытался стоять так, чтоб в него не угодила пущенная с лугов стрела.
Откуда-то, кажется, из глубин рва, раздавалось неотвязное детское нытье.
– Они ушли? – спросил мальчик.
– Нет, – засмеялся солдат. – Им просто стало темно умирать.
– А кто там шумит? – спросил мальчик, указывая рукой.
– Это пытаются поджечь навес, под которым недоростки долбят мотыгами свою нору в город.
– И не могут поджечь? – спросил мальчик, трогая потрескавшиеся губы языком.
– Могут, – будто радовался каждому своему ответу солдат. – И уже поджигали. Но недоростки оттащили навес, потушили его, уложили крышу своими мертвыми и вновь придвинули этот пирог к самой стене.
– Мертвые не горят?
– Горят, – улыбался солдат. – Но недоростки показывают, что им не жалко даже своих мертвых.
Солдату принесли еды в котелке, и он стал жрать, не обращая внимания на мальчика.
С недоеденным куском во рту, глядя куда-то в сторону, он вдруг сказал:
– Они не умеют воевать, не умеют брать стены, ничего они не могут... Но у них нет страха, никакого...
Мальчик прислушивался к мычанью и блеянью убойного скота и видел несколько костров в стане малых людей. Они тоже готовили себе пищу.
Вослед за ушедшим солнцем появилась первая моргающая звезда.
– На, – сказал солдат, подавая остаток варева в котелке.
Мальчик съел все, выскребая еду рукой.
– Ты правда был в походах? – спросил он, облизывая руки.
– А ты не верил? – оскалился в полутьме солдат.
Над ними пролетела одинокая стрела и упала в разожженный под стеною костер.
– Посмотри тут, – попросил солдат, поднимая подбородок и притягивая пугающуюся руку мальчика куда-то к своим скулам. – Эти две мозоли, на которых уже не растет борода, называются рогами. Чтобы появились такие рога, нужно носить шлем три года.
Мальчик отдернул руку и опять потрогал губы языком.
– Я ходил шесть лет из земли в землю, – сказал солдат, – и меня мучает только одно: я никогда не слышал языка, на котором говорят эти недоростки.
Как ночная остроклювая птица, пролетела еще одна стрела.
– А зачем ты менял свой кинжал? – спросил мальчик.
– Я? – засмеялся солдат. – Я его меняю уже три года, и он никак не уйдет от меня. Отец сказал, что если я поменяю сталь на хлеб, то потеряю честь, а если сталь на мясо – то сохраню. Истолковать отцовский завет дело нехитрое, но куда лучше сказанное отцом обмануть и миновать.