Сердце Розамунды снова гулко заколотилось. Опустив глаза, она заметила, что ее пальцы дрожат, и чернила с пера капают на бумагу. Что это с ней? Она же не собиралась писать письмо отцу с просьбой выслать за ней экипаж. Она никогда и ни к кому не обращалась с просьбами — характер не позволял. Лучше уж с голоду умереть, чем изменить самой себе.
К тому же ехидный подленький голосок где-то в глубине сознания подсказывал, что если получит отказ, то будет знать точно и окончательно, что все потеряно, и вернуться домой не удастся никогда. Не знать — лучше. В неведении таится элемент надежды.
Когда жизнь с мужем казалась не такой уж невыносимой, Розамунда любила представлять себе, что только ее собственная гордость мешает примирению с отцом. Но на самом деле все было гораздо сложнее. Нельзя было забывать и о гордости отца. Разрушить горы, вставшие между ней и отцом, было непросто.
Вниманием Розамунды завладел муравей, выползший на лепесток одного из цветков. Сладкий аромат витал в воздухе. Розмарин, обозначающий воспоминания, шиповник, символизирующий единство удовольствия и боли, бархатцы — знак горя и отчаяния. Букет дополняли эпигеи — знак упорства, и пурпурный гиацинт — воплощение печали. Если вдуматься, смысл букета был ужасен, но цветы очень красивы, особенно в лучах заходящего солнца, льющихся из окна. Собственно говоря, все последние дни были именно такими — одновременно чудесными и кошмарными.
Раздался тихий стук, и в комнату проскользнула Сильвия.
— Роза, ты еще не готова? Вот-вот позвонят к обеду!
— Нет, моя дорогая. — Розамунде никогда не удавалось убедительно лгать. — Я попрошу извинить меня…
— Опять? — Сильвия взяла старую, отделанную серебром щетку для волос, принадлежавшую еще их матери, и начала приводить в порядок локоны Розамунды. — Герцогиня сказала, что пошлет за лекарем, если ты до вечера не почувствуешь себя лучше.
Сестра не ответила, и Сильвия продолжила сооружение сложной прически, которую украшала мелкими цветами из букета.
— У тебя не болит голова?
— Пожалуй, нет. — Розамунда задумчиво повертела в руке цветок, упавший у Сильвии. — Его светлость разговаривал с тобой?
— Нет. — Сильвия сделала паузу. — Тебе не кажется, что он какой-то странный? Некоторые дамы из числа гостей предупреждали меня, что от него следует держаться подальше. Они сказали, что он получил свое прозвище — лорд Огонь-и-Лед, — потому что известен в обществе как повеса с непредсказуемым темпераментом. Подруга Аги тайком флиртует с ним.
— А он с ней? — спросила Розамунда, не слишком, впрочем, уверенная, что ей хочется знать ответ.